Она взяла толстую руку Кавендиша.
— Сэр, — умоляюще произнесла она, — еще минутку…
— Время, — ответил Кавендиш, — полиция очень строга.
— Меня зовут Долли Натчинсон, — сказала она, — из Ковент-Гардена. Я хочу спеть для этих господ.
— Долли, — вмешался один из отвратительных манекенов, — я запрещаю вам…
— Вы не можете ничего запрещать мне, мистер Стапплби, — тем более называть меня Долли.
Ах, как она была прекрасна, эта женщина богачей.
Она запела.
Арию, в которой Баттерфляй выплакивает всю свою тоску брошенной женщины.
Маленькая любимая женщина в облаке аромата вербены…
И из громадных фиолетовых глаз потекли слезы.
Когда дверь закрылась за гуляками, Бобби Моос встал.
— Останься, — сказал Хильдесхайм.
— Хорошо, — не удивившись, согласился Бобби Моос.
Кавендиш закрыл ставни и запер дверь, но не велел им уходить. Напротив, он снова наполнил их стаканы превосходным виски, светлым, полным огня и мечты.
Группа гуляк была спасена.
Почему?
Вы скажете — магия музыки, этого голоса и фиолетовых глаза?
Я, рассказавший вам эту историю, я скажу вам — нет. Мы не из тех людей, которых волнуют красивые сентиментальности…
Если бы певица спела арию Вертера, Лоэнгрина или любую другую вещь, судьба глупцов была бы решена — какая наглость устраивать гулянки в кабаке для моряков.