Помнишь, как однажды, когда мне было пять лет и бабушка Тамара уехала на два дня, ты где-то раздобыла светящуюся краску? И пока я не видела, нарисовала ею на стенах моей спальни чудовищные рожи? А когда я легла в постель, ты погасила свет и заперла комнату снаружи на ключ. Я кричала от ужаса и билась в закрытую дверь, потому что со всех сторон на меня глазели страшные рожи, скалились ухмылками. Я умоляла тебя открыть, но ты под дверью наслаждалась моим ужасом. Я слышала сквозь собственный крик твое приглушенное хихиканье. К приезду бабушки Тамары ты стерла рисунки и нажаловалась, что я отвратительно себя вела. Бабушка, помнится, пристыдила меня, потому что такая большая девочка, как я, уже не должна была бояться темноты. Потом, когда я стала постарше, ты налепила на стекло голограмму со скалящейся ведьмой, и сама – тихо, ночью – постучала мне в окно с улицы. На мой крик проснулась бабушка. И, о радость, всыпала тебе. Только на этом ты не угомонилась. Ты постоянно меня задирала, оскорбляла, ломала мою любимую куклу, однажды разрезала на ленты подол моего выходного платья и обставила все так, что это я в порыве гнева испортила наряд. Странно, что бабушка Тамара чаще верила тебе, чем мне. Впрочем, чего тут странного. Ты всегда находила нужные доводы, ты умела манипулировать и убеждать. Мне же оставались мои картинки. Поначалу я рисовала себе подарки – новых кукол, платья, белоснежный корабль, который увез бы меня далеко-далеко от тебя. Только ничего из этого не сбывалось. Я рисовала с обидой и слезами на глазах, тогда как в рисунки нужно было вкладывать душу. Зато когда я выплескивала на бумагу обиды, начинало происходить страшное. У бабушки Тамары после той выволочки, что она устроила мне за испорченное тобой платье, сломалась любимая швейная машинка. Ты же потеряла новые часы. Мне еще было мало лет, но я догадалась о связи между моими настроениями, рисунками и происходящим. И однажды в порыве гнева, ослепленная обидой, я нарисовала тебя на костылях. В тот же день ты споткнулась на крыльце и упала. Нет, тогда, узнав, что ты повредила ногу, как я того пожелала, я не воспылала торжеством. Я испугалась. И даже мысленно просила у тебя прощения, плакала в подушку от раскаяния. Ты слышала, как я плачу. И, может, если бы ты сказала мне что-то ласковое в тот момент, все в наших жизнях с тех пор пошло бы по-другому. Но ты нашла мой спрятанный рисунок и все поняла. С тех пор ты стала меня… бояться. Но твой страх породил еще большую ненависть ко мне. Ты выкинула мои карандаши, сожгла альбомы и устроила бабушке Тамаре истерику, когда она купила мне краски. Ты меня боялась, и поэтому стала больше контролировать. Куда я пошла, с кем, в чем. Если я молчала, значит, что-то замышляла. Если я была радостна и напевала, значит, уже придумала каверзу. Может, будь я в тот момент смелее, я бы нашла, как наконец-то обернуть твой страх в свою пользу. Но я все еще ждала твоей если не любви, то хотя бы доброжелательности. Я сама делала шаги к примирению, но ты так и не простила мне своего падения с лестницы. «Исчадие ада» – так ты, шипя, назвала меня. «Чудовище». Тогда как чудовищем была ты.
Мои рисунки были моей защитой – уже не только от тебя, а от несправедливостей жизни. Ты знала мой секрет, поэтому я не могла открыто желать тебе несчастий. Но ты сама однажды подсказала мне, как наказать тебя. В тот день к бабушке Тамаре пришел Игнат и принес ей смолу и травы. За чаем Игнат рассказал легенду о страшном водителе, которая спровоцировала у тебя ночной кошмар. Ты проснулась ночью от собственного крика, а утром, я слышала, рассказывала на кухне бабушке Тамаре, как тебе снилось, что одноглазый обожженный водитель увозил тебя на старой «Победе» в горы. Тогда я стала рисовать этого водителя – сцены, как он увозит тебя в ад. Я верила, что однажды наступит тот день, когда этот кошмар сбудется. Я призывала его, я мечтала, чтобы однажды ты, возвращаясь поздно, встретилась бы со страшным водителем на дороге. Но ты возвращалась домой засветло. А потом уехала.
Ты поступила в столичный вуз. И не какой-нибудь, а самый престижный, туда, куда берут большей частью тех, кто родился с золотой ложкой во рту. Или очень способных и целеустремленных – как ты. Это были пять лет рая, когда тебя не было рядом. Но бабушка Тамара с твоей подачи заговорила о переезде. У тебя еще не было денег, ты только закладывала первые камни в фундамент своей будущей Империи, поэтому купила старый дом в Подмосковье. Но бабушка и ему была рада так, словно ей подарили дворец. Ты развивала свой бизнес, снимала в Москве крошечную квартиру, потом переехала в собственную – просторную и светлую. Пообещала и бабушке купить квартиру в столице, хоть она просила не тратить деньги ей на жилье. Бабушке Тамаре хотелось, чтобы ты помогла встать на ноги мне. «Она сама заработает», – ответила ты сквозь зубы. И была права. Мне не нужны были твои деньги. Мне хотелось, чтобы ты когда-нибудь оценила меня. Перестала унижать, говоря, что я уродина, что в вуз смогу поступить только за деньги. Потому что в нашей семье, исходя из твоего видения, гениальной и красивой могла быть только ты.
Я поступила. Сама. Я такая же упорная, как ты. Я поступила в тот же вуз, который окончила ты. Я добилась первой победы и ждала от тебя если не восхищения, то хотя бы одобрения. Но ты скривилась так, будто я сообщила тебе не о своем взлете, а о падении. Впрочем, мое падение тебя бы обрадовало. Ты сказала, что теперь я не имею права запятнать твою блестящую репутацию плохими отметками, прогулами и заваленными зачетами. Я должна соответствовать. Соответствовать – значит быть достойной сестрой Амалии Стрельцовой. И я соответствовала. Ровно до того дня, когда отправилась на злополучную вечеринку. Мне просто хотелось нравиться. Убедиться, как и в случае с университетом, что я не такое убогое ничтожество, как ты внушала мне всю мою восемнадцатилетнюю жизнь. Мне хотелось быть красивой. И любимой. Наконец-то любимой. Но случилось то, что случилось. Что случилось бы и с другой провинциальной девушкой, обманувшейся первым мужским вниманием. Но что значит истерзанное тело в сравнении с изнасилованной тобой душой? Ты орала. Так орала, что уж лучше бы я умерла там, под этими животными, чем сгорать от стыда из-за твоих слов. Ты обвинила меня в случившемся. Назвала падшей девкой. Тогда как мне в тот момент была нужна твоя помощь. Ты сказала, что не позволишь подать заявление, потому что огласка бросит тень на твою безупречную репутацию. Опять эта проклятая репутация! Ты так тряслась над нею, как не тряслась над своим единственным белым выходным платьем в юности. Репутация тебе была гораздо важнее чести родной сестры. Ты сама отправилась в вуз, уговорила декана принять у меня экзамены досрочно, дабы избежать лишних слухов (бросить университет после случившегося ты бы мне не позволила). И увезла в наш южный поселок, дабы я успокоилась. А сама вернулась «улаживать дела». Не знаю, что ты делала те два дня в столице. Успокаивала ли бабушку Тамару, встречалась ли с насильниками. Не знаю. Я провела эти два дня дома взаперти. Впрочем, мне самой никуда не хотелось выходить. Я только в красках представляла наказание этим троим… И вновь рисовала увозившего тебя в ад водителя. Когда ты вернулась, я уже придумала наказания тем животным. Одного я нарисовала под машиной. Другой в моих фантазиях должен был умереть от паленой водки. Третий… Что делать с третьим, я не знала – пощадить или тоже убить. Я так и не решила. Он меня не тронул. Но мог бы. Он не тронул меня. Но мог бы сделать то же самое с другой девушкой. В тот момент я ненавидела всех мужчин почти так же, как ты ненавидела меня. Может, я придумала бы наказание и этому, третьему. Если бы ты не вернулась. Я поспешно спрятала альбом – и вовремя, потому что ты позвонила мне и пригласила пройтись. Это было так неожиданно, что я согласилась. Я вдруг понадеялась на то, что наши отношения после случившегося наконец-то смягчатся. Ты ведь могла бы посочувствовать мне как женщина? Понять? Я все еще верила в твою человечность.
Я поднялась к водопаду, где ты меня ждала. И там ты сказала, что ни за что и никогда не позволишь мне упоминать где-либо об этой истории. Никто не должен смотреть на сестру Амалии Стрельцовой как на девку легкого поведения. Никто… И повторила, что я сама виновата в случившемся. И что если я к тому же окажусь беременной, то тогда мне лучше не жить. Тогда я закричала. Я кричала, что в этот раз поступлю по-своему. Что не собираюсь больше слушать тебя. Что, раз моя репутация уже испорчена и падать ниже некуда, я обнародую все. Чтобы предупредить других девушек. Чтобы наказать тех, кто виновен. Я не собиралась молчать. Я желала рассказать все-все о тебе, моей жизни и случившемся. Мой протест впервые в жизни был таким сильным. И ты испугалась. Испугалась не скандала, а того, что увидела в моих глазах решительный блеск. В моих глазах ты увидела отражение себя – такой же сильной, целеустремленной и идущей по головам. Я больше не повиновалась тебе. И ты испугалась меня по-настоящему. Настолько, что толкнула меня. Иногда ты тоже совершала импульсивные поступки.
Умирая на руках нашедших меня Игната и его внучки, я назвала твое имя – моей убийцы. Но старый Игнат мой шепот истолковал как мое желание в последний раз увидеть тебя, мою сестру. Много лет спустя ты вывернула эту историю по-своему, представила все так, будто твоя сестра не выдержала позора и сбросилась на камни. Тогда же мою смерть посчитали несчастным случаем: ушла странная девушка в горы одна, поскользнулась на мокром камне, залюбовавшись на водопад. Но моя смерть не была ни самоубийством, ни несчастным случаем, а самым настоящим убийством. Твои руки в крови, моя дорогая сестричка.
И тогда я вернулась, чтобы отомстить тебе. Моя душа окажется отомщенной только тогда, когда от твоей безупречной репутации не останется и следа. Моя душа получит покой в тот момент, когда ты сядешь в автомобиль с одной фарой и отчалишь в ад, как я это придумала. Но, увы, в теле Дарьи мои способности почти пропали. Я не могла через рисунки призывать ситуации. И ты бы по своей воле не вернулась в наш город. Мне только оставалось ждать и питать мою жажду мщения. Я слышала, как старая ведунья сказала Игнату, что Анну может вернуть кровавая жертва. Игнат делал все возможное, чтобы в моих руках случайно или нарочно не оказалось ни ножа, ни даже ножниц. Он отпаивал меня всякими отварами, уводил в горы – делал все возможное, чтобы я, жаждущая мести Анна, оставалась пассивной и слабой. Но Игната убили. И тогда я поняла, что это мой шанс. У старика были сбережения – и немалые. Он водил в горы туристов, добывал для местных дорогостоящую смолу и травы. Деньги ему были не нужны, он откладывал сбережения для своей внучки. Вот они и пригодились.
Я вернулась в город, который возложил на твою голову корону. И к своему удивлению и радости узнала, что ты вместе с тем, третьим. Он взлетел высоко, почти так же, как ты. И оттого падение оказалось бы почти таким же болезненным, как мое – на камни. Судьба вложила мне в руки козыри. Одним махом я могла бы отомстить и тебе, и ему. Но не он был моей целью, а ты. У тебя, бездушного чудовища, вдруг оказались свои слабости.
Ты не любила читать книги, поэтому пропустила бы мое сообщение тебе о возвращении. Но он, детективщик, докопался бы до сути. Из-за того, что его книги и имя были известны, история бы получила огласку. И кровавая жертва выпустила настоящую Анну, уничтожив пассивную мышь Дарью.
Я приехала на выставку, чтобы увидеть его воочию. И там судьба подарила мне новый козырь. Я поняла одно: он не любил тебя. Он страдал по той, которая была героиней его последней книги. Он так откровенно, прикрываясь именем вымышленного героя, рассказал о чувствах к ней, что только ты, не читавшая его книг, могла обмануться его «любовью» к тебе. Я видела, как он бежал за ней – так, словно догнать ее для него было важнее жизни. Я видела их вместе, беседующих о чем-то незначительном. Видела их взгляды, которыми они обменивались. Тогда я поняла, что получила не только козырь, но и помощницу.
Я тщательно собрала о ней, моей союзнице, всю информацию. Это так просто! Стоит лишь найти блог. Фамилия, вуз, место рождения. И вуаля! Сопоставив факты, раскопав несколько новостей (не о ней, о ее отце – известном бизнесмене, или дяде – банкире, с которым ты не просто водила знакомство, но и услугами чьего банка пользовалась для развития своего бизнеса), я увидела, что судьба мне приготовила колоду козырных тузов. Такой шанс выпадает лишь однажды. И я рискнула – поставила все фишки на красное, надеясь сорвать ва-банк. Фишка на то, что он выберет ее. Фишка на то, что она втянется в его расследование. Фишка на то, что ее любопытство и страстное желание ему помочь приведут в дом, где я оставила небольшой «подарок», вложив вместе со своими пожеланиями крохи той силы, которая проснулась во мне вместе с жаждущей отмщения Анной. И остальные фишки я поставила на то, что она, напуганная происходящим, вернется в родной город за помощью к мачехе. Туда, где погибла я. Туда, где все началось. Никто не знал, как я умерла на самом деле. Никто не знал, какой была моя настоящая жизнь. Никто не стал бы больше интересоваться мной, расследовать обстоятельства моей гибели, кроме этих двоих. Я вынудила их сделать это, надеясь на то, что история несчастной Анны Шумовой получит резонанс.
Нет, я не собиралась убивать его ее руками. В тот миг, когда он ответил про свою любовь, в тот миг, когда я увидела, как он бежит за ней, как смотрит на нее, как дышит рядом с ней, я придумала ему наказание. Я вкусила крови, агония несчастных жертв сделала меня сильнее и жестче. Во мне уже ничего не осталось ни от прежней Анны, ни от той несчастной, чье тело я позаимствовала. Из крови жертв родилась новая Анна – жестокая, беспощадная и решительная. И то наказание, которое я придумала ему, показалось мне мучительнее, чем просто смерть.
Я запустила события, будто столкнула с горы тяжелый камень. Зная тебя, сестра Амалия, я поставила на то, что ты не забудешь нанесенную им обиду. Ты действовала на порывах – впервые на порывах и впервые не просчитав свои шаги. Поэтому угодила в созданную тобой же ловушку. Я надеялась, что он в отместку расскажет всю правду о тебе. Но все же подстраховалась: написала несколько анонимных писем в желтые издания и рассказала правду сама. Камень с горы летел и летел. Оставалось лишь дождаться публичного выступления писателя и сделать предпоследний, но самый главный шаг.
Она узнала меня, или поняла, кто я. Милая бедная девочка! В страхе за него она последовала, как я рассчитывала, за мной. Как просто управлять влюбленными! Она считала, что жертвой я выбрала его. Но нет, обманный ход. Ее смерть на его глазах – вот наказание, которое я ему придумала. «Привет от Амалии Стрельцовой!» – громко, так, чтобы услышали все в зале, выкрикнула я и нажала на курок. Алексей Чернов сотрет до пыли всю твою Империю и тебя саму за смерть дочери, Амалия. Он и банкир Дохновский. Перекроют тебе все ходы и выходы, лишат кредитов и уничтожат все то, что ты создавала годами. А когда ты, уничтоженная, захочешь посмотреть в глаза той, кто затеял все это (а ты это сделаешь!), я покину ненужное мне тело, затаюсь в тебе и однажды приведу туда, где тебе и есть место. В ад.
Сегодня у меня на ужин черствый хлеб, тухлая вода в кружке и склизкая похлебка. А впереди – дни в ожидании тебя, чудовище Амалия.
Эпилог
Лиза дочитала последнюю фразу рукописи и закрыла файл. Пожалуй, с этим романом она бы поработала. Автора она нашла в Интернете на одном из сайтов самиздата. Нашла случайно: имя было неизвестно, подписчиков у писательницы было немного, комментариев и вовсе ноль. Рукопись не участвовала ни в одном конкурсе. Да и в профиле девушка скромно о себе написала, что не считает себя писательницей, работает в офисе, воспитывает дочь, а сочиняет истории во время отдыха. Но, однако, писала она так, будто плела словесное кружево – тонкое, изумительно красивое и легкое. Метафоры были так прекрасны и одновременно так просты, что Лиза в восхищении перечитывала некоторые фразы по несколько раз, удивляясь тому, как автор точно подмечает глубину и другой смысл находившихся, казалось бы, на виду вещей и явлений. Сюжет, хоть и не отличался крутыми поворотами, цеплял с первых строк. А герои вызывали симпатию. Эта начинающая писательница – самородок, который затерялся среди простого песка и грубых камней. Лиза вошла в профиль девушки и написала ей в личном сообщении пару фраз. Затем с удовлетворенной улыбкой откинулась на спинку стула и потянулась. Она сделает все возможное, чтобы эта рукопись увидела свет. Недавно в крупном издательстве запустили выпуск серии книг другого автора, которого открыла Лиза. И, воодушевленная первым успехом, она наконец-то поверила, что у нее все получится.
Лиза поднялась из-за стола и, сделав шаг, споткнулась о книгу, неожиданно оказавшуюся на полу возле ее стула. Она подняла книгу, положила ее на соседний стол и только тогда заметила воцарившийся в кабинете хаос. Еще утром здесь был полный порядок. Но сейчас по полу оказались разбросаны папки, скомканные листы, стикеры, ручки и раскрытые справочники. Среди всего этого безобразия прямо на полу, скрючившись над тетрадью, сидел Дэн и, как бобер, догрызал до грифеля карандаш.
– Весенин! – заорала Лиза. – Ты что тут натворил?!