— Сетку давай, — прохрипел сиплый голос, — ну, нормально так нанырял. Мотай еще.
Рука исчезла, Даэд от неожиданности погрузился с головой, хлебнул, отплевался, болтаясь в быстрой воде, которая гладила обнаженное тело холодными струями. Свирепо посмотрел на смутные фигуры в лодке, что склонились над сеткой, не обращая на него внимания. И набрав воздуха, нырнул, сводя перед собой сомкнутые руки. Плывя вниз, старался не оглядываться на мелькающие вокруг тени. Нужно просто плыть, повторяя охранные заклинания, знал он. Тогда эйзы примут его за своего, не тронут. Не порвут, как порвали в прошлом походе молодого Каламисатта, жаль парня, совсем еще мальчишка.
Плохие мысли, строго остановил он себя, касаясь руками илистого дна, выбирая из мягкого грунта раковины и складывая их в пустую сетку на поясе, плохие, нельзя думать их тут, внизу.
А лучше…
Женщина встала, прошла к столу, свет облизывал крутые бедра, пересчитывал грани камней на цепочках, опоясывающих талию. Светильники помигал и огонек выровнялся, вытягиваясь к низкому потолку узким хвостиком с ниткой копоти.
— Сестры ждут, господин, — женщина повернулась, приподнимая ладонями груди, разукрашенные золотом и басмой вокруг сосков, — велишь пригласить?
— После, — ответил он, распахивая тяжелый халат, чтоб она увидела — его желание снова с ними обоими, — вернись в постель.
Он успел войти в горячее влажное нутро, хватая ее плечи потными руками, прижал к себе, вдохнув душный аромат вымытых маслами черных волос.
И зарычав, изо всех сил ударил соперника лбом по носу, крикнул торжествующе, услышав, как хрустнула кость. Отбросил наземь, утверждая грязную ногу на его животе, задрал морду и завыл, рассказывая лунам об очередной победе.
Миры мелькали, принимая его в себя, трансформировали то стремительно, будто обрушивая удар на затылок, то медленно, будто погружая в вязкий кисель, потом извергали, отправляя дальше. Не по прямой, а прихотливо, бросая, как игрушечный мяч, что катится, попадает в лунки, отскакивает от препятствий, а иногда взмывает вверх от сильного удара или проносится мимо, удерживаемый на огромной ладони.
Запахи перемешивались с оттенками, вкусы гремели и верещали, буравя уши. Потом наступала тишина, такая грозная, что Даэд сам кидался вперед. Или вниз. Непонятно куда, лишь бы окунуться в жизнь, любую жизнь, не оставаясь запечатанным в мертвенной пустоте, не имеющей ни цвета, ни запаха, ни вкуса.
У него болели все мышцы. Боль сменялась острым наслаждением, потом — блаженным покоем отдыха. Горло саднило от крика и мерно говоримых слов, казалось, он болтает вечность, нанизывая их одно на другое. Тогда он замолкал, отдыхая, но слова перемещались внутрь головы и там стрекотали, пели, смеялись, наслаиваясь друг на друга без конца, так что ни одного не оставалось в памяти, и кажется, он забыл, как говорить их, придавленный количеством фраз, слогов и языков.
Он открывал рот, снова проговаривая слова, как будто они были лишним хмелем, требующим освобождения, чтоб не отравить его нутро.
И — время. Он ощущал его, как чувствуют жару или холод. Оно бежало, обжигая, останавливалось, леденя кожу. Шло мерно, переваливаясь, погружая тело в бессмысленный уют теплоты и вдруг кусало, прыгая из скорости в неподвижность, из остановки в неудержимый бег.
Миллионы раз Даэд открывал рот, собираясь остановить происходящее. Держал на привязи нужное слово, как держат в кармане последнюю монету, мысленно тратя ее снова и снова, но зная — трата будет единственной, карман останется пустым.
И всякий раз мешало что-то. Наслаждение женским телом, таким совершенным. Или возня с самками в глубине пещеры. Удар, отшибающий память в драке. Упоение боем, или радость хорошо знакомой работы. Необходимость дослушать учителя, который вот сейчас скажет главное, самую истину, а после — умирание памяти, когда приходилось терпеливо ждать ее возрождения, держа на меняющемся лицо бессмысленную улыбку.
— Хватит!
Даэд поднял голову от наковальни, сердито глядя поверх раскаленного бруска металла. Кто посмел прервать? Это будет лучшая его…
— Хватит! — закричал мальчишеский голос, тоже очень сердитый, и повторил, не объясняя, — хватит!
Даэд мягко отодвинул в пустоту челемы, они закопошились, переползая в поисках угла потемнее. Выпрямился, извивая конечности, с которых капала драгоценная меаль, шлепалась на каменный пол и тут же испарялась без толку. Он вытянул верхнюю руку обвиняющим жестом, показывая — снова сухая, а значит, придется добывать новых челемы. Рука перестала извиваться, застыла, принимая непонятную, угрожающую форму. Сужалась, потом расширялась, делясь на почти одинаковые отростки.
ebooksa