Снова Даэд освободил ноги, скользнул по гладкому боку, спускаясь на новую поверхность. Вокруг мелькало и вспыхивало, метались цветные вспышки, касались скул и лба, щекотали, отпрыгивая. Такие… он отвел рукой комок, потирая пальцы, которые щекотало прикосновением. Такие — пушистые. Да что это? Животные? Или чьи-то птенцы? Может быть, семена гигантских растений, пущенные в полет созреванием?
Снова держа на пальце петельку невидимого шнура, Даэд пошел, стараясь не наступать на комки, которые шевелились под ногами. Присел, бережно раздвигая мягкое и пытаясь нащупать землю. Но ее не было. Внизу, под ногами была такая же шевелящаяся масса, только более плотная, будто падая, пушистые комки приминали друг друга.
В растерянности Даэд выпрямился, пытаясь хоть что-то понять. Зачем это все? Ему — зачем? Янне сказал, увидишь сам, и потом захочешь вернуться. Даэд не мог понять, что именно он видит. Но со вторым сказанным согласился. Невозможно бросить увиденное, оставляя его непонятым. От этого раскалывается голова. Не с чем сравнить, не к чему пристегнуть. Все это тоже находится внизу, под иглой Башни, уходящей в нижнюю дымку? И если так, что с ним делать, как поступать?
Один из комков, пушащийся синим и голубым, вдруг с мягким звуком лопнул, рассыпая светлую тончайшую пыльцу. Даэд взмахнул рукой, пытаясь отогнать мерцающие облачка пыли, не удержался, вдохнул, покачнувшись. Звон в голове стал невыносимым, а после вдруг стих, оставляя режущую ясность. Моргая, он вытер испачканную в пыльце руку, на бедре остались пятна крови, а на ладони она уже свернулась, и ссадины, нанесенные острыми ветками белых деревьев, подживали, засыхая.
— Иди к нам, — произнес приветливый голос, — нельзя сказать, что мы ждали именно тебя, но все равно рады. Как там наша упрямая дочь?
Вокруг уже не мельтешило, не прыгало, а был просто сад, в котором стволы деревьев, обычных, утопали в яркой зеленой траве, свисали на ветках шарами красные яблоки и желтые сливы, ярко белела на длинном столе парадная скатерть тонкого полотна. И сидели, вольно устроившись на удобных стульях, веселые люди. Денна махал рукой, поднимая в другой прозрачный кубок, полный рубинового вина. Улыбалась королева Ами, поправляя раскинутый по траве подол ослепительно-синего платья. И вообще все тут было ярким, цветным, казалось, каждому отдельному предмету и человеку придан был его собственный цвет.
Синее платье королевы, пепельно-голубые волосы под диадемой морозной голубизны, бледные руки с тончайшим оттенком наступающих светлых сумерек.
Багровый камзол джента, яркий румянец на щеках, красноватый загар запястий, темно-вишневый кубок и алое в нем вино.
Желтые платья девушек-тонков, ослепительно-соломенные волосы по плечам, будто присыпанным золотистой пудрой. А рядом — лица парней-тонков, коричневые, как старая медь, и одежды, похожие на панцири толстых жуков, отливающие бронзой.
Белая скатерть, белая посуда, хрусталь с искрами белого в прозрачной глубине.
Зеленая трава. Яблоки и сливы на тонких ветвях.
— Тебе нравятся сказки, маленький джент? — в мелодичном голосе Ами звенели синие колокольчики, — настоящие сказки, цветные, которые наверняка тебе рассказывала мать, и ты засыпал, видя перед собой. Сказку.
— Хотел сделать ее настоящей реальностью, а? — Денна поднес кубок к лицу, глотнул, вытирая запястьем красные губы.
— Это морок… — Даэд внимательно осматривал предметы, прижимая руки к бокам, чтоб ничего не коснуться, — мое воображение, да? Из-за этой пыльцы. Или она тоже?
— Мальчик спрашивает у морока — морок ли он? — синие колокольчики зазвенели смехом.
Денна захохотал, разваливаясь на стуле. Он был похож и не похож на того утонченного джента, который остался на острове Ами-Де-Нета. Те же черты лица, но более резкие, и фигура стала больше, плечи расширились, голос погрубел.
— Цвет, маленький джент. Он диктует, каким мне быть. А иногда моя драгоценная Ами выбирает красный, и становится, м-м-м, сочной и полнокровной, как грубая трактирщица.
Ами отмахнулась тонкой рукой, голубовато-бледной:
— Фи, джент.
— Хочешь поиграть в сказку? Выпей вина, малыш. Красного.
ebooksa