Ами-Де-Нета [СИ]

22
18
20
22
24
26
28
30

Неллет потуже завязала пояс халата, переступила озябшими ногами.

— Сегодня очень хорошо. Нет, там было не очень, но я справилась. Из-за нашей вассы. А ты не помнишь?

— Чего? — Калем отодвинул полное ведро и сунул под кран пустое. Вода зазвенела, ударяясь о сверкающую жесть.

— Ты там был. Ночью. Ну, во сне.

— Целовались, да?

Неллет покраснела, прикусывая губу. Калем скорчил ей рожу и рассмеялся. Он тоже был еще в ночной одежде — длинных пижамных штанах и распахнутой на груди рубашке с тесемками. Русые волосы торчали в стороны над широким лицом с коротким чуть приплюснутым носом.

— Ладно, — сказал примирительно, — я ж шучу. Поможешь собрать ягоды? Колина велела набрать клубники и смородины. Для пирожных. Я только воду отнесу.

— Я подожду тут. — Неллет ушла за бак и присела там на теплую каменную закраину платформы, скинула обувь с одной ноги и поджала, обхватывая колено. Стала смотреть на одуванчики, мягко блестящие капельками росы. И думала — так, ни о чем, почти дремала.

Калем вернулся быстро, сунул ей плоскую корзинку. Зашлепал впереди к узкой тропинке, ведущей к большому аккуратному огороду. Нелет шла следом, смотрела на его немного разболтанную походку и немножко грустила. Калем и Натен были намечены друг другу. С самого раннего детства. Поэтому и попали в один пансион, так договорились их семьи. Натен наследовала от отца большую ткацкую фабрику, должна бы от матери, но веа-мисери Тен умерла несколько лет назад, потому дела вел отец. А родители Калема владели производством бумаги, но кроме этого — держали рисовальную мастерскую. Именно там создавались эскизы новых тканей и мебели, и хотя бумажные фабрики были основным делом династии мастеров Калемаа, но быть рисовальщиком — это почет и уважение от всех цехов и династий. Сам Калем рисовал великолепно, и родители возлагали на мальчика серьезные надежды. А еще он был старшим сыном, так что все складывалось, как должно ему сложиться. И надо же, чтобы ко всему этому, немного мрачно размышляла Неллет, сидя на корточках и срывая крупные мокрые ягоды, они с Натен очень дружили и были совершенно согласны соединить жизни в день шестнадцатилетия Натен.

— Рот открой, — голос Калема перебил печальные размышления.

Неллет послушно открыла рот, раскусила огромную клубничину, глотая сочную, освежающе сладкую мякоть.

А Калем уже отвернулся, быстро складывая в корзинку собранные ягоды.

— Давай скорее. Если успеем, я тебе покажу. Что-то. Секрет.

Неллет заторопилась, стараясь не терять осторожности. Ягоды такие спелые. Еще не хватало, чтоб Калема обругали за неаккуратность при сборе.

— Иди за сарай, — велел он, когда обе корзинки наполнились, — я отнесу и мухой обратно.

В огромный сарай они пробрались не как обычно, через большие щелястые двери, куда закатывали повозки и всякую хозяйственную технику, а с задней стороны, через маленькую невидную дверцу. Калем плотно прикрыл ее и вокруг воцарилась темнота, полная душного запаха сена, старой пыли и машинного масла. Оказалось, тут, под огромным сеновалом, который расположился над их головами, была маленькая каморка, закут, из которого шел коридорчик уже в большую часть сарая. Без окон, такая тесная, что Неллет почти прижалась к плечу и локтю мальчика. Сразу отступила, загремев чем-то под ногой. И замерла, когда из угла донесся еле слышный писк. Почти такой, какой был в ее сне. Только совсем тихий. И еще — не злой, а жалобный.

— Тихо ты. Пороняешь тут все.

Щелчок зажигалки засветил маленький огонек в руке мальчика. Свет запрыгал, показывая его лицо, плечо, пошел вперед, а там стена и понизу навалены какие-то старые вещи, тазы и ведра, ворох тряпья. Калем присел на корточки, головой и плечами закрывая место, куда светил. Писк усилился.

— Ну? Иди, не укусят.

Неллет присела рядом. В низкой коробке с помятыми боками ползали крошечные котята, поднимали головы с острыми ушками, смотрели, не видя, мутными, чуть приоткрытыми глазами.