Мой взгляд принялся судорожно метаться: от укрывшихся в тени позади пленниц охранников к узкому входу в темные земляные катакомбы, по фигурам, лицам, изнуренным позам. Пока он вылавливал ужасающие детали в виде следов от побоев, ожогов и потрескавшихся от отсутствия влаги губ, слух резали жесткие и грубые слова:
– Вон та, справа, аппетитная сутра, хоть и худая. Я б ее…
– Так купи себе.
– Купи? У меня жена. А эта и за галушку все покажет. А вон та, позади нее, долго не протянет. Ставлю гельм, что свалится еще до конца часа.
– Твой гельм против моего, Кариф.
– По рукам.
О чем они говорили? О ком? Мой мозг дымился; вокруг все смердело от пота, возбуждения и нездорового жадного любопытства.
– Что это, Тай? – прошептала я тихо.
– Тюрьма, – едва слышно ответили мне. – Так наказывают провинившихся женщин.
– Заставляют стоять на жаре?
– Да, в квадратах. А за их пределы выходить запрещено.
Мужчины (а теперь уже в моем понимании «мужланы») нас не слышали – были заняты обсуждением узниц и их достоинств. Кто-то улюлюкал, призывая «дам» проявить себя – сплясать, спеть или оголиться, кто-то кидал в них мелкими монетками, но чаще кусками спекшейся глины.
– Так это та самая тюрьма?…
Только сейчас все в моей голове сложилось воедино. И то, почему Тайра не хотела сюда идти, и то почему не хотела, чтобы котлован видела я. Какие же болезненные в ее голове, должно быть, хранились воспоминания.
– Ты?…
– Да, я так же стояла в одном из дальних квадратов. И передо мной умирали истощенные от голода и побоев женщины. А эти… – голова в платке повернулась в сторону мужчин, – точно так же глазели на умирающих и кидались в них камнями.
Уроды.
– Платки, браслеты…
– Орехи оха, корни для жевания, – подхватила я монотонным голосом и даже не заметила, что все перепутала. – А этот грот позади?
– Там находятся камеры. Очень тесные клетушки, где разрешают переночевать. Вот туда и приходил…