Хома Брут

Выдвинувшись вперед, Фитиль утвердительно кивнул, давая понять, что именно так и случится.

– Живите мирно, добрые люди хутора! – сняв шапку, Хома Брут помахал ею и направил лошадь в ворота, стремясь поскорее завершить то, что он непременно должен был сделать.

Часом позже, мирно покачиваясь на козлах брички, он оглядывал холмистую местность, ища глазами подходящую укрытую поляну, и нетерпеливо перелистывал ветхие бумаги из тяжелой объемной тетради с записями старика, понимая теперь, зачем тот ночью приводил его к кадке.

Перебирая страницы, исчирканные неровным почерком, наполненные молитвами и описаниями всевозможных зловещих тварей, в существование которых Хома даже не мог поверить, он открыл последнюю страницу и ахнул.

На ней сбивчиво было написано прощальное письмо, адресованное Хоме лично. Горько усмехнувшись, бурсак понял, что характерник точно знал, что этой ночью умрет.

Внизу была витиеватая подпись, в которой говорилось, что зовут старика Варфоломей и что он бывший ректор семинарии.

На мгновение Хома задумался, решив, что едва ли это возможно. Ведь он, как и любой другой бурсак, знал наизусть имена практически всех ректоров, когда-либо служивших в семинарии. Припомнив давний разговор с товарищами, парень присвистнул: если Халява не врал, получалось, что на момент смерти старику было как минимум сто пятьдесят лет! В целом, все сходилось: ректор, о котором говорил богослов, покинул свой пост внезапно, при странных обстоятельствах, и пошел по свету охотиться на нечисть.

Хома отложил записи и обернулся на серебряную саблю и кистень, доставшиеся ему от старика и лежавшие в бричке подле него. Взяв саблю в руки, он медленно прошелся пальцами по рукояти с гравировкой сражающихся волка и ястреба.

Вдруг лошадь замерла посреди дороги. Не ожидая остановки, парень вздрогнул, огляделся, увидев небольшой лесок, а посреди него заросшую колыхающимися на ветру травами поляну. Спешившись, бурсак решил, что это как раз то самое место, что он ищет, и благодарно похлопал лошадь по морде.

Близился вечер, когда он наконец закончил копать могилы. Отложив лопату, бурсак вернулся к дороге и осторожно вытащил тела из брички, одно за другим уложив их на землю. Привязанная к дереву кобыла фыркнула и испуганно заржала, едва не бросившись прочь.

Успокоив лошадь, Хома стал переносить тела на поляну, аккуратно укладывая их в ямы, лицами вниз, как наказывал ему характерник.

Первым он с особой заботой уложил старика, старательно вбив молотком ему в сердце осиновый кол, стараясь не глядеть, как разлетаются брызги крови, окрашивая простыни в алый цвет, и не думать о том, кто же лежит под ними. Засыпав старика землею и разровняв ее как следует, надежно прикрыв сверху травою, Хома перешел к сдвоенной могиле братьев, которую выкопал чуть в отдалении.

Не забыв вбить им колья, он уложил Петра и Авдотия очень близко друг к другу, именно так, как братья любили проводить время при жизни.

Новелла II

Черные чумаки

Глава I

Явдоким

Серая кобыла повела ушами и мотнула головой. Вздрогнув, Хома вгляделся в темноту, стараясь понять, что именно так насторожило лошадь. Тихая всю дорогу, сейчас она выглядела напуганной и уставшей.

– Что, родная, тебе тоже не нравится путешествовать ночью? – склонившись на козлах брички, прошептал бурсак.– Ну, потерпи еще чуть-чуть, пока не доедем до ближайшего хутора… – продуваемый холодным ветром, Хома сжался и завернулся в зипун.

Почти сутки они были в пути, оставляя позади редкие хутора, монотонные серые равнины с холмами и ужасные воспоминания. Эти воспоминания подгоняли Хому, как, бывает, подгоняет в спину холодный резкий ветер, они заставляли парня без перерыва поторапливать кобылу, невзирая на усталость, холод, затекшие руки и ноги. Бурсаку не терпелось как можно скорее добраться до гимназии. Казалось, попади он туда – и весь ужас, что ему довелось испытать, навсегда забудется, станет нереальным, как постепенно бледнеют и стираются неприятные воспоминания из детства. И потому они ехали без отдыха, лишь изредка останавливаясь, чтобы Хома поел да размял ноги.