Месма

— Мама, ты прости… мне было очень плохо, я поэтому ничего не приготовила.

Не глядя на нее, мать угрюмо спросила:

— Плохо тебе было? Никак переработала сегодня?

— Не знаю… Рвало меня так, что думала наизнанку вывернет. И сейчас еле живая.

— Ужинать будешь? — отрывисто спросила Антонина, и не подумав спросить, с чего это дочку так нещадно рвало… может, отравилась чем? Или заболела? Но ей это было, похоже, неинтересно.

— Одна морока с тобой, черт тебя подери-то! Такая оглобля выросла, а проку с тебя — ноль! И за что мне наказание такое…

— Ужинать не буду… — тихо сказала Галя, прерывая начинающиеся материны излияния, слушать которые у нее не было ни сил, ни терпения. — Сейчас пойду, разденусь и спать лягу. Может, полегчает к утру…

— Полегчает! — крикнула мать. — Тебе-то полегчает, это я могу въе…вать каждый день, без выходных и проходных! А она — вишь, развалилась! Полегчает ей…

Галя взглянула на мать исподлобья тяжелым пристальным взглядом. Антонине повезло, что она этого не заметила, углубленная, как обычно, в свои собственные переживания. Галка резко повернулась уже, чтобы идти в комнату, как вдруг Антонина остановила ее:

— Постой-ка, ты мне вот что скажи. Мне сегодня сказали, будто бы тебя видели в церкви… ну, той, что у нас недалече от рынка стоит… Ты действительно там была?

— Ну была… — отвечала Галка равнодушно.

— Ах, значит, была? И какого черта ты там делала?

— Молилась…

— Молилась?! — заполошно закричала Антонина. — Ты, дура безмозглая, понимаешь, что делаешь? Какое ты имела право туда ходить? Ты в комсомоле не состоишь разве?! Разве комсомольцам разрешено ходить в церковь и молиться?

— Дом Божий открыт для всех… — тихо сказала Галина.

— Что? Что ты сказала, идиотка? Ты совсем сдурела, дубина стоеросовая?! Ну хорошо, тебя, дуру, бабки наши дворовые там увидели, а если бы увидал кто-то из нашего фабричного партийного комитета, как ты из церкви выползаешь, змеюка ты подколодная? Да ведь меня с работы попереть могут — это ты понимаешь или не понимаешь?! На партком вызовут, жопу мне за тебя надерут — скажут, что я дочь богомолкой темной вырастила — значит, сама политически отсталая, незрелая… Ты что же такое творишь-то? Хочешь, чтобы я с волчьим билетом без работы сидеть осталась? И что мы с тобою делать-то будем тогда — об этом ты подумала?!

Распаляясь все больше и больше, мать почти уже перешла на визг, и у Галки аж зазвенело в ушах. Сначала она даже испугалась материнского крика, но очень скоро испуг сменился поистине звериной ненавистью. Галка смотрела на мать в упор, и в глазах ее полыхал огонь. Антонине бы остановиться и замолчать, но она слышала только себя, упиваясь собственным возмущением. Между тем, Галку начало мелко трясти, руки ее словно налились свинцом, длинные пальцы скрючились, как когти хищной птицы, а волосы странно приподнялись на голове, будто сделались вдруг наэлектризованными.

Из горла девушки вырвался странный звук, напоминающий глухой звериный рев…

«Убей эту мра-а-зь!!!» — исступленно и страшно закричала в ее голове Августа.

В следующую секунду Галина без колебаний бросилась на мать.