Музыка ветра

На ее веснушчатом личике снова красовались голубые солнцезащитные очки, а когда она поворачивала свою головку к Оуэну, то была похожа в этот момент на такую хорошенькую божью коровку.

– А у нас дома перед крыльцом развешено несколько кормушек для колибри, – с готовностью сообщила она ему. – Туда вечно слетаются всякие маленькие пичужки полакомиться вкусненьким. Приходи и сам увидишь.

Оуэн озадаченно взглянул на меня, будто Марис только что предложила ему нечто невообразимое.

– Звучит заманчиво, – откликнулась я неопределенным тоном.

Был рабочий день, а потому на причале виднелось лишь несколько лодок. Все остальные, скорее всего, стояли в доках. Лодки неспешно покачивались на волнах, напоминая младенцев в колыбели. Никакого страха я пока не почувствовала. Ослепительное солнце и жара потихоньку делали свое дело. Я уже почти забыла свои тогдашние ощущения: ледяной ветер, замерзающая вода где-то там, далеко-далеко внизу под мостом.

Но стоило мне снова нащупать свой шрам или даже просто взглянуть на него в зеркало, стоило мне снова вспомнить маму, как тут же в памяти всплывало и все остальное. Однако я замечала и другое. Боль постепенно стала отступать, да и шрам, кажется, становился все менее и менее заметным. Как-то раз я услышала, как Лорелея сказала Оуэну, что всякий раз, когда мы что-то вспоминаем, мы вспоминаем не это «что-то», а то, когда мы думали об этом событии в последний раз. Вот так мы сами сознательно устанавливаем фильтры между нашим прошлым и настоящим, сами создаем себе защитные барьеры, помогающие нам помнить только то, что мы хотим помнить, и забыть то, что нам хотелось бы побыстрее забыть. Надеюсь, Лорелея права. Впрочем, несмотря на то, что я знаю ее сравнительно короткий срок, справедливости ради скажу, что она бывает права очень-очень часто, и во многом другом тоже.

Было время отлива, а потому стала видна нижняя часть мола рядом с причалом, заляпанная болотной грязью и поросшая тиной. Мы неспешно прошлись по краю пирса, вглядываясь в эту жижу из травы и грязи в поисках малейших признаков жизни.

На первый взгляд все было абсолютно спокойно и неподвижно: поникшие под горячими лучами солнца стебли травы, сморщившиеся комочки грязи, жадно впитывающие в себя последние остатки влаги. Но вот Марис опустилась на корточки, обхватив своими загорелыми руками коленки. Мы все тоже последовали ее примеру, устремив свои взгляды в том направлении, куда смотрела она. Малюсенький краб, прятавшийся в укромном уголке возле камня, вдруг стремительно выскочил из своего убежища и таким же стремительным движением переметнулся в заросли травы. Одна из его клешней была раза в два больше другой, что придавало ему очень комичный вид. Что, впрочем, ни капельки не сказывалось на скорости его передвижения. Он исчез из виду за считаные доли секунды.

– Таких крабов у нас называют краб-скрипач, – пояснила нам Марис. – Потому что его большая клешня делает его похожим на скрипача, держащего в руках скрипку.

Разумеется, Оуэн никак не мог уступить пальму первенства по части эрудиции девочке.

– Большая клешня бывает только у крабов-самцов, – немедленно прокомментировал он последние слова Марис. – А если они вдруг теряют эту клешню в схватке с другим самцом, то тогда маленькая клешня растягивается и увеличивается в своих размерах, а на месте оторванной клешни вырастает новая, но уже не такая большая. Вращая своими клешнями, самцы привлекают к себе внимание самок во время брачного периода. Заманивают их в свои норы, и там у них рождаются маленькие крабики. Тут мне, правда, кое-что непонятно. – Оуэн слегка сдвинул очки на нос. – Но так написано в одной научной книге, которую я нашел в своей комнате.

Гиббс шутливо толкнул меня в бок, но я даже не взглянула в его сторону. Боялась, что не выдержу, начну смеяться и еще, чего доброго, свалюсь с пирса в самую грязь. Словом, мы все остались на своих местах, пристально вглядываясь вниз в поисках очередных экземпляров живности.

– Поразительно! – воскликнула я с пафосом, обнаружив очередную колонию маленьких крабов, усердно снующих в разные стороны по грязной жиже. Их крохотные, необычной формы глазки настороженно поглядывали на нас.

– Получается, – заметил вслух Гиббс, – что крабов-самок очень даже привлекают большие клешни у их партнеров.

Я взглянула на него строгим взглядом экскурсовода из музея, с помощью которого я когда-то утихомиривала шумные ватаги школьников, приходивших к нам в музей на экскурсии.

– Поразительно! – снова повторила я. – То, что на первый взгляд кажется безжизненным, на самом деле кишмя кишит жизнью. Если бы Оуэн не рассказывал мне обо всех тех чудесах природы, которые он познает, читая всякие научные книжки, я бы прошла мимо, даже не взглянув на эту болотную грязь.

Гиббс поднялся на ноги и посмотрел на воду, прислушиваясь к какому-то непонятному звуку, долетевшему издалека.

– А я прочувствовал все это в полной мере лишь тогда, когда поступил на медицинский факультет.

– Что «все это»? – переспросила я, даже не подумав о том, что говорю. – Особенности брачных игр у крабов-скрипачей?

И за это я была вознаграждена улыбкой, которая заставила меня слегка покраснеть и отвернуться в сторону.