Музыка ветра

– Конечно! – охотно согласилась с ее планом Дебора. – Но, думаю, стул нам тоже не помешает.

Она мигом вскарабкалась на небольшой детский стульчик Гиббса, который стал ему уже не по росту, но Сесилия почему-то ни за что не хотела выбрасывать его. С некоторых пор Эдит приспособилась ставить на стульчик свои горшки с цветами.

Но вот она разжала ладонь, чтобы протянуть колокольчики Деборе, и в ту же минуту они выскользнули из ее руки и со звоном упали на деревянные доски настила под портиком. Эдит подняла их с пола и внимательно разглядела каждое стеклышко.

– Они разбились? – спросил у нее внук с несчастным видом.

Эдит отрицательно покачала головой.

– Нет. Все цело. Эти стеклышки столько лет шлифовали и оттачивали океанские волны, и они так закалились, что им уже ничего не страшно. Ни перепады погоды, ни падения с высоты. Небьющееся стекло. Вот и запомни: стекло кажется таким хрупким и нежным, а, как оказывается, оно может быть прочным, как сталь, и выдерживать любые нагрузки.

Эдит подала колокольчики Деборе, а сама взяла на руки Гиббса. Интересно, долго ли еще она сможет поднимать этого ребенка и носить его на руках, подумала она про себя. Дебора умело руководила движением его пальчиков, пока он вешал колокольчики на крюк.

– Хорошая работа! – похвалила внука Эдит. Она сделала глубокий вздох. – А сейчас ступай наверх и переоденься. Потом достань из-под кровати свой походный рюкзачок и сложи туда немного чистого белья и ночную пижамку. Я отправлю тебя на пару денечков к Уильямсам. А может, и неделю у них погостишь. Как получится… Пока здесь все утрясется. Хорошо?

Несмотря на то, что Бетси Уильямс и Эдит дружили всю жизнь и считались очень близкими подругами, их невестки не продолжили эту традицию, хотя сыновья у обеих были приблизительно одного и того же возраста. Гиббс и двое младших Уильямсов были закадычными приятелями, а вот Сесилия и Кэти поначалу сблизились, но потом как-то очень быстро раздружились и даже дистанцировались друг от друга. Насколько могла догадаться Эдит, дружба закончилась после совместной поездки семьями, с детьми и мужьями, куда-то на отдых. Скорее всего, Кэти случайно увидела или услышала нечто такое, что напугало Сесилию, так как она не хотела, чтобы посторонние знали, что творится в ее семье на самом деле. Кэти потом еще несколько раз забегала к ним, но Сесилия перестала бывать в доме Уильямсов. И даже больше не звонила своей бывшей подруге. Но на сегодняшней поминальной службе в церкви Кэти присутствовала, хотя они с Эдит ни разу даже не переглянулись, словно между ними пролегла пропасть. Или их развела в разные стороны какая-то страшная тайна и обе они одинаково остро осознавали и свою вину, и свое бессилие что-то изменить.

Гиббс кивнул головой в знак согласия и направился к лестнице. Эдит молча наблюдала за ним, размышляя о том, сколько должно пройти времени, прежде чем внук навсегда забудет голос своей матери и ее лицо. Дети, в отличие от взрослых, быстрее забывают перенесенное горе. Что ж, тем сильнее они будут потом корить себя за собственное беспамятство.

Эдит вспомнила Кэла, его сбитые в кровь кулаки, его вопль о справедливости, и впервые за долгие годы почувствовала, что к ней снова возвращается былая злость. И прежняя целеустремленность тоже, та самая, что толкнула ее в свое время начать сотрудничать с полицией и мастерить для них свои кукольные домики.

Повернувшись к Деборе, она сказала:

– Мне тут надо взглянуть на кое-что. А ты пока накрывай на стол. Все закуски в холодильнике. Выставляй блюда на стол и не забудь включить кофейную машину. Я мигом…

Она устремилась вверх по лестнице. Но на втором этаже пошла не в сторону своей комнаты, а направилась к дверям, ведущим в мансарду. Там было довольно прохладно, как в любом неотапливаемом помещении зимой. Эдит похвалила себя за то, что осталась в пальто. Она взяла модель самолета, которую прятала в самом дальнем углу комнаты от зоркого глаза Кэла. Тот иногда приходил вместе с ней в мансарду и наблюдал за тем, как она мастерит свои кукольные домики. Ему очень нравилось, что бабушка так скрупулезно воспроизводит все, даже самые мелкие детали. Он с интересом слушал ее рассказы о том или ином преступлении, о том, как оно было совершено и какие ошибки допустил убийца, которые в итоге и привели к раскрытию криминального дела и к поимке самого преступника. Такие рассказы вполне укладывались в его схему того, что есть правильно.

Но вот посвящать внука в тайны, связанные с крушением самолета, Эдит не стала. Как и делиться с ним той информацией, которой владела. Ведь она точно знала, кто виноват, но не хотела тыкать указующим перстом в преступника. Точнее, в преступницу. Она не могла осуждать ту женщину, считала, что не вправе выносить ей свой приговор. Ибо ей вполне были понятны мотивы, двигавшие той особой. Эдит отлично понимала, сколь велика была степень отчаяния неизвестной ей преступницы из Мэна. Собственно, кроме всепоглощающего, поистине вселенского отчаяния у несчастной ничего больше и не было.

Странно, но всю поминальную службу Эдит не переставала думать об этой неизвестной ей женщине. И о чемодане, который упал к ним в сад в ту страшную ночь. Наверняка женщина была уверена, что чемодан сгорит вместе со всем остальным багажом в момент взрыва. И в этом же огне погибнет и написанное ею письмо. Эдит представила себе, сколько лет прожила женщина в полной уверенности о собственной безнаказанности. Ведь тайна этого страшного злодеяния так и осталась неразгаданной. Напрасно она не поделилась в свое время этой жуткой историей с Сесилией. Пусть бы бедняжка знала, что не одна она такая несчастная в этом мире. Что иные женщины доходят в своем отчаянии до того, что созревают для совершения преступления. И начинают действовать, не дожидаясь помощи. Кто знает, расскажи она невестке эту историю, и, быть может, тогда и у Сесилии все сложилось бы иначе. Но что толку гадать сейчас о том, как бы все было. Это то же самое, что в бессильной ярости крушить кулаками ствол дерева, как это делал Кэл.

Эдит долго ломала себе голову над тем, почему в чемодане не было несессера с мужскими туалетными принадлежностями. Но зато осталось свободное место для него. Пожалуй, это была самая трудная часть головоломки, которую она никак не могла решить. Понять, как именно все было. И вот, как по наитию, ответ пришел сам собой. Прямо в разгар поминальной службы. Эдит даже испугалась, что может потерять контроль над собой и начать улыбаться от переполняющих ее эмоций.

Она быстро вытащила пакет, в котором хранила куклы, воспроизводящие пассажиров того злополучного рейса. Их тела были обнаружены возле развороченного фюзеляжа. Потом достала все свои заметки по этому делу, а также список пассажиров. Разложила материалы на столе рядом с морскими стеклышками, потом нацепила на нос очки и стала водить пальцем по списку пассажиров. Первый раз она пропустила нужное имя. Тогда она прошлась по списку вторично, уже более медленно, пока ее ненакрашенный ноготь не уперся в искомую фамилию. У нее до сих пор стоит перед глазами багажный ярлык, прикрепленный к ручке чемодана, на котором большими черными буквами написано: Генри П. Холден. Позднее она приписала на этом ярлыке совсем крохотными буковками его адрес. И вот сейчас она зримо представила себе безликую женщину на фоне сурового зимнего пейзажа Мэна.

Глава 25. Лорелея

Лорелея открыла глаза. Какое-то время она бездумно следила за тем, как скользят по стене ее комнаты тени, которые отбрасывает густая крона дуба за окном. Ярко-желтые лучи солнца подсказали ей, что утро уже в самом разгаре и что сегодня она проснулась гораздо позднее, чем обычно. Но все равно она чувствовала себя такой разбитой. Пожалуй, только веки ее могли двигаться без посторонней помощи.