Пекло

По-разному говорят о том месте. И у каждого народа свое предание о мире мертвых. Бродят в нем невиданные чудовища. Повелевают чудовищами жестокие боги. Мучаются за гранью мира души тех, кто при жизни не по правде жил, не по тем законам, что дал великий Род. По-разному описывают землю мертвых грешников…

В одном лишь сходятся слухи о том месте. Царят в нем — или небывалый холод, или невыносимый жар. А порой огонь и лед соседствуют. Но пламя не топит лед, а лед не гасит пламя. Не идут они друг на друга войной, а терзают души тех, кто оказался в пекле. Чтоб ни на миг не могли избавиться грешники от мук, чтоб помнили, где они, и почему очутились здесь.

Вот и сейчас: огонь еще впереди, а холод, что окутывал Добромила, набирал силу, морозил тело и сжимал сердце. Но ладно мороз — и от него можно спастись, если двигаться и шевелиться шустрей. Благо упасть с коня Добромил уже не боялся: Дичко застыл окончательно. Можно было бы похлопать себя по плечам, растереть грудь… Но не получалось…

Княжичу становилось все труднее двигать руками, сжимать и натягивать повод. Все тело будто сковали невидимые цепи. Мальчик с усилием обернулся. Сзади мрак прорезало яркое круглое пятно. Добромил понял — там выход из владений Мораны. Но как же его сюда занесло? Как выбраться? Как повернуть Дичко, который, замер каменным изваянием. Даже разметавшаяся белоснежная грива застыла, будто на тех рисунках, что украшали книги княжича.

И хотя и конь недвижим, и Добромил уже с трудом мог шевелить руками и двигать телом — только голова еще слушалась и даже что-то соображала — княжич вдруг почуял, что незримая черта, из-за которой уже не будет возврата, уже рядом, почти перед мордой Дичко…

Да, это именно так. Невидимая грань меж миров, прόклятая черта, приблизилась быстро и неуловимо. Ворон, что находился за ней, уже не взмахивал крыльями. Он парил чуть ли не над головами Дичко и княжича. Описывал большие круги, удалялся и вновь подлетал все ближе и ближе.

Любимец Мораны больше не каркал — он клекотал, предвкушая пир. Всем ведомо — нет лакомей блюда для птицы смерти, чем клевать глаза павших на поле брани. Глаза неупокоенных воинов — его добыча. Клекот нарастал…

И вдруг вспыхнул свет. Он был настолько ярок и нестерпим для глаз, что княжич поневоле зажмурился. Казалось, разом полыхнули сотни зарниц.

Вроде бы после жутковатого мрака, что царил во владениях Мораны, свет должен казаться благом. Но облегчения не наступало. Глаза резало, из них помимо воли текли слезы. Вспышка показалась невыносимо долгой.

На душе потеплело. Добромил вдруг понял, — все обойдется. Он выберется из преддверия пекла. Так или иначе — выберется. Он не достанется ни Моране, ни, тем более, ее слуге — ворону. У него есть заступник — этот неожиданный яркий свет.

«Перунов огонь! Молнии! Он меня защитит! Батюшка-Перун покровитель воинов! Он не покинет меня: ведь я хоть и мал — но воин и дружинник, как мои друзья!..»

Но этот свет отличался от молний Перуна. Когда грозный бог бьет без передышки, да еще рядом — никакие глаза не вынесут. А тут иное. Этот свет отличался от грозовых вспышек. Он более мягок, вроде бы от него исходят тепло и доброта.

При свете Добромил увидел, что совсем близко от морды Дичко — наверное, в двух-трех шагах — плещется стена мрака. Она перекатывалась темными клубами, выпускала языки, будто пыталась лизнуть княжича и коня. Немного осталось, еще чуть-чуть и…

Странно было все это видеть. Он и Дичко на светлом месте, а тьма рядом. Впереди. Но не ровная, а будто живая и тянется к ним, словно хочет ухватить. А в ней, уже поодаль все так же кружил ворон. Он уже не клекотал — как-то раздосадовано сипел.

В этом звуке слышались обида и разочарование: ведь добыча была так близка! Страх у Добромила исчез. Он почувствовал, что невидимые цепи, что сковывали тело, исчезли. И Дичко уже не несется над темной бездной, а твердо стоит на земле. Впрочем, по телу жеребца пробегала крупная дрожь — ему тоже досталось.

И тут раздался голос. Добромилу показалось — он звучит везде, долгим эхом катится по светлой стороне, на которой сейчас находились он и его жеребец. Но нет — голос звучал откуда-то сверху, из поднебесья, если, конечно в царстве Мораны существует небо.

А голос, хоть и принадлежал женщине и был мягок — но звучал твердо и властно. В нем чувствовалась сила и уверенность. Так говорят те, кто знает истину, за кем стоит правда.

— Он не принадлежит тебе, вестник.

— Все, рано или поздно будут моими, — хрипло прокаркал ворон. Он летал у самого края тьмы. Теперь ворон уже не парил неторопливо — нет! — он, как показалась Добромилу, суетливо и беспорядочно взмахивал крыльями. Видимо та, что так неожиданно пришла на помощь мальчику и коню, сильнее слуги Мораны. — Хоть на краткий миг, но будут. В этом моя сила, в этом ты не властна!

— Что ж, тут ты прав, вестник. Но в своем мире пока еще решаю я — а не твоя хозяйка. Убирайся! Убирайся и жди часа, когда тебе будет дозволено забрать его!