Фабрика #17

22
18
20
22
24
26
28
30

– Нина Григорьевна… – позвал в очередной раз и заткнулся. Если бы кто-то был, отозвался бы.

Вошел в прихожую, нащупал выключатель. Свет ударил в привыкшие к темноте глаза. Подождал на пороге реакции хозяев и прямо в ботинках прошел вглубь квартиры. Он заглядывал в комнаты и повторял мантру «Ау! Нина Григорьевна? Есть здесь кто? У вас дверь открыта!» С каждым мгновением происходящее нравилось ему все меньше.

В зале на него из темноты взглянули два блестящих глаза и зашипели.

– Барсик! Где хозяйка?

Чего он, действительно, к коту прицепился? Если кот ответит, можно от страха в штаны наложить. Барсик, к счастью, промолчал – прошмыгнул между ногами, пересек коридор и исчез за входной дверью.

– Бешеный какой-то, – сказал Коренев сам себе. – Пусть под дождиком погуляет, скотина мелкая.

Оставалась кухня. Видно, Нина Григорьевна ушла и по рассеянности забыла запереть входную дверь.

На первом же шаге влип во что-то мягкое и скользкое.

– Чертовщина…

На полу лежала банка с вытекающим повидлом. В середине клейкой лужицы красовался свежий отпечаток собственного ботинка. Ткнул пальцем, попробовал на вкус.

Вишневое. То самое, которое было в пироге.

– Нина Григорьевна! – позвал снова, но уже с тревогой в голосе. До разбитой банки на полу еще теплилась надежда на благополучный вариант развития событий, но теперь иллюзии рассеялись.

Включил свет на кухне и увидел источник шуршащих звуков – в открытой форточке на сквозняке болтался кулек, зацепившийся за ручку. С его помощью Нина Григорьевна боролась с навязчивыми голубями, гадящими на подоконник.

Сама старушка сидела за столом, лицом к окну, спиной к двери. Она положила голову на столешницу, и Кореневу был доступен для обозрения ее затылок, переходящий в растрепанный хвостик из коротких седых волос, по случаю подкрашиваемых в светло-русый цвет. Измятый домашний халат леопардовой расцветки зацепился за стул, и через задранный край проглядывала ночная рубашка с узором из фиалок.

– Нина Григорьевна, – позвал потухшим голосом, догадываясь, что она не ответит. – Черт, черт, черт! Почему я не пошел к себе, а решил сделать доброе дело? Вечно нахожу приключения на задницу!

На полу лежали разбитые банки, вилки, осколки разбитых тарелок, словно по кухне пронесся ураган, смел кухонную утварь и со злостью пошвырял на пол. Вишневое повидло разлилось морем, и Коренев не сразу заметил, что стол забрызган не вишней, а кровью.

– Приплыли, – он потрепал старушку за плечо. – Нина Григорьевна…

Ее голова запрокинулась. Он увидел белое обезображенное лицо, с отвращением отвернулся и выругался.

Все было в точности, как на рисунке Логаевой Маши – надрезанные уголки рта, раскрытые глаза и вырванный язык. Зрелище неприятное и холодящее кровь, будто Нина Григорьевна перед смертью обратилась в скалящегося монстра. Брезгливо опустил ее голову на стол, не в силах видеть кровавый оскал.

Это оказалось немногим хуже, чем на картине – девочке хватило таланта передать внешнюю отвратительность. Но в этот раз вместо произведения искусства наблюдались последствия жестокого убийства. Слишком уж невероятные совпадения для случайности.