Живые и взрослые

– Если даже не мы изменили этот мир, – говорит Ника, – мы избавили все миры от Ищеева и Орлока. И вот от этого я счастлива.

– Тебе, Ника, легко говорить, – отвечает Марина. – А я бы предпочла еще раз убить Орлока, чем убивать Ищеева так, как я его убила.

– Зато ты убила его навсегда! – возражает Ника. – Причем с первого раза.

Марина вздыхает.

– Я тогда пошутила, что в Академии мне не объяснили про «честный поединок»… Но мы же понимаем: одно дело убить в бою, и совсем другое – пристрелить безоружного.

– Мы его не пристрелили, – Лёва берет Марину за руку. – Мы его казнили. Как четыре мушкетера казнили миледи, помнишь?

– Я помню. Они специально пригласили палача, чтобы ее повесить, – улыбается Марина.

В самом деле, смешно: только Лёве могло прийти в голову оправдывать убийство романом Дюмаса.

– Нам негде было взять палача, – серьезно отвечает Лёва, – поэтому его роль сыграла ты. Мы же не в романе. Мы обходимся своими силами, не привлекая помощников.

Марина уже жалеет, что об этом заговорила: день такой хороший, Лёва рядом, чего я, в самом деле?

– Пойдемте вниз, к Гарину и Сердцеву! – предлагает она, и первая бежит вниз по тропинке.

Правильное, между прочим, решение: у памятника двум вдохновителям Проведения Границ ни души. И это в двух минутах от людной обзорной площадки!

А вид отсюда даже лучше.

Марина подходит к краю обрыва, смотрит на бесконечный горизонт, прорезанный шпилями пяти высоток, слышит счастливое чириканье – хорошо!

– А посмотрите, что у меня! – кричит за ее спиной Лёва.

Марина оборачивается: Лёва победно вздымает над головой бутылку мертвого вина.

– Франкское? – спрашивает Ника.

– Италийское, – отвечает Лёва, – но тоже хорошее.

Гоша достает штопор. Стаканчиков, конечно, ни у кого нет, но когда это мешало? Передавая друг другу бутылку, они сидят на краю площадки, свесив ноги. Перед ними расстилается освещенная закатным солнцем столица.

– У меня тост! – говорит Лёва. – Или не тост, не знаю… сейчас выясним.