Она вопросительно выгнула бровь.
– Хотите, чтобы я называла вас Китсом?
– Можете называть меня «Никто», – сказал я. – И когда придут другие циклопы, скажете, что вас ослепил Никто, и они уйдут, шепча, что это воля богов.
– Собираетесь меня ослепить?
– Да я мог бы сейчас вам шею свернуть, без малейших угрызений совести. Прежде чем минет эта неделя, погибнут миллионы. Как вы могли допустить?
Гладстон прикусила губу.
– Перед нами два пути. Всего два. Либо война и полная неизвестность, либо мир и верная всеобщая гибель. Я выбрала войну, – произнесла она тихо.
– И чье же это пророчество? – спросил я, уже заинтригованный.
– Это факт. – Она взглянула на свой комлог. – Через десять минут я предстану перед Сенатом, чтобы объявить войну. Расскажите мне о паломниках.
Скрестив руки на груди, я смерил ее взглядом.
– Хорошо, только пообещайте мне кое-что взамен.
– Если смогу.
Я помедлил, сознавая, что никакие силы во вселенной не заставят эту женщину обещать что-нибудь наобум.
– Обещайте связаться по мультилинии с Гиперионом и снять арест с корабля Консула, а также пошлите кого-нибудь на реку Хулай. Консул там, примерно в ста тридцати километрах от столицы, выше шлюзов Карлы. Возможно, ранен.
Гладстон кивнула:
– Хорошо. Непременно пошлю кого-нибудь на его поиски. А освобождение корабля всецело зависит от вашего рассказа. Остальные живы?
Укутавшись поплотнее в короткую накидку, я опустился на диван.
– Некоторые – да.
– Дочь Байрона Брона? Ламия Брон?
– Ее забрал Шрайк. Некоторое время она пролежала без сознания, соединенная с инфосферой чем-то вроде нейрошунта. Я видел ее во сне… Она парила неизвестно где, и с ней вновь был Китс, первая воскрешенная личность из ее импланта. Они собирались войти в инфосферу, точнее, в мегасферу, в иные измерения Техно-Центра, о существовании которых я и не подозревал.