– Так вы и в самом деле считаете себя нашими хозяевами?
– Мы всегда были вашими хозяевами, – терпеливо вздохнул советник Альбедо. – Вы – гниющая плоть, вместилище обезьяньих мозгов… болтливые приматы, которые начинают разлагаться с момента рождения. Ваше единственное предназначение во Вселенной – служить повитухами высших форм разума. Тех, кто воистину бессмертен.
– Центр… – брезгливо процедил кардинал Мустафа.
– Отойдите, – распорядился Альбедо, – или…
– Или что? – рассмеялся Великий Инквизитор. – Или будете пытать меня, как эту несчастную, введенную в заблуждение? Или заставите свое чудовище снова забить меня до смерти? – Мустафа ткнул голографической рукой сначала в Немез, потом – в Альбедо и, продолжая смеяться, обернулся к Энее: – Ты все равно мертва, дитя. Скажи этому лишенному души существу то, что оно хочет знать, и мы положим конец твоим мучениям за считанные секунды, без…
– Молчать! – рявкнул Альбедо, вытянув руку и сомкнув пальцы в кулак.
Кардинал Мустафа застонал, схватился за сердце и рухнул на пол. Его голографический образ прокатился сквозь ноги Немез к окровавленным стопам Энеи и погас.
Кардинал Лурдзамийский и монсеньор Одди, сохраняя полнейшую невозмутимость, повернулись к Альбедо.
– Советник, – сказал госсекретарь вкрадчивым, заискивающим тоном, – не позволите ли мне вкратце допросить ее? Если мы не преуспеем, вы сможете сделать с ней что пожелаете.
Одно долгое мгновение Альбедо холодно-изучающе смотрел на кардинала, потом хлопнул Немез по плечу, и та отступила.
Лурдзамийский потянулся к изувеченной руке Энеи, словно желая пожать ее. Голографические пальцы погрузились в истерзанную плоть.
– Qued petis? – шепнул кардинал, и в десяти световых минутах от них, вопя и мечась в противоперегрузочном баке, я понял через знание Энеи: «Чего ты ищешь?»
– Virtutes, – прошептала Энея. – Concede mihi virtutes, quibus indigeo, valeum impere.
«Силы. Мне нужны силы довести до конца то, что задумала».
– Desiderium tuum grave est («Серьезное решение»), – ответил кардинал. – Quid ultra quaeris? («Чего еще ты ищешь?»)
Сморгнув кровь со здорового глаза, чтобы видеть собеседника, она негромко, но решительно произнесла:
– Quaero togam pacem. («Я ищу мира».)
Советник Альбедо снова рассмеялся.
– Ваше преосвященство, – саркастически заметил он, – неужели вы полагаете, что я не знаю латыни?
Кардинал Лурдзамийский оглянулся на человека в сером.