Краденое солнце

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ну и что дальше, Иуда Курляндский? – не без ехидства спросил Диглер у Герасима Василича.

– А что ты мне сделаешь? – невозмутимо поинтересовался коварный принц, – Прирежешь, как того, в Волковыске? Так здесь не Волковыск, да и папенька твой на подходе.

– Пожалуй, воздержусь и не прирежу, – согласился добродушно Диглер, – посидишь два дня под замком – и гуляй на все четыре стороны.

– Премного благодарен, – отвесил Герасим Василич шутовской поклон, – век не забуду…

– Гера… – тихо позвала Бача.

– Прости, девчуля, – сокрушенно проговорил Герасим Василич, – не утерпел, нажива поманила. Одно тебе скажу – брось эту игру, проиграешься.

– Отчего же, Гера?

– Пан твой – он более не твой, вот что я тебе скажу. Он любит Веронику, Вероника любит его, а ты в этой колеснице – пятое колесо. Зря только силы тратишь.

– А по-моему, кто-то врет. От злобы и бессилия, и осознания собственной гнусности, – тоном резонера предположил Диглер, и продолжил уже совсем другим тоном, – Михель, возьми у фрау Базилис ружье и проводи господина Херассимуса под лестницу. Там хороший замок и нет окон, зато есть матрас – и не сбежит, и будет где поразмыслить.

Михель взял из Бачиных рук драгоценного Лоренцони и стволом сделал принцу приглашающий жест. Тот поднялся с кресла и на прощание повторил для Бачи:

– Напрасно ты не веришь…

– Правильно вы не верите, – возразил Диглер, когда процессия из вооруженного Михеля и все еще веселого принца покинула гостиную, – И не вздумайте реветь. Идите к себе, я велю подать ужин к вам в комнату. Ложитесь пораньше. Я постараюсь больше вас не тревожить. Завтра вам предстоит серьезная игра.

– И стоит ли играть? Стоит ли мне вообще садиться за стол – если я проиграю? – спросила Бача скорее самое себя, чем Диглера. Но он ответил – и хрустальные глаза его были почти человеческими, пока он это говорил:

– Даже если игра проиграна – стоит садиться за стол. Да что там – только тогда и стоит играть, когда знаешь, что тебе нипочем не выиграть. Поверьте мне, я знаю это, Базилис. Вся моя жизнь перечеркнута крест-накрест с самого начала, но я ведь как-то живу.

– Беги, ты главное – беги, сердце подскажет тебе, куда… – опять сама себе проговорила Бача.

– И это тоже.

Вернулся Михель, вернул драгоценное ружье – положил с почтением на стол – поклонился, как на шарнирах, и беззвучно ушел. Диглер склонился над драгоценным творением великого мастера, погладил кончиками пальцев вороненый ствол, словно ласкал – мужчину:

– Не верьте, не бойтесь, не просите, Базилис. Делай что хочешь – и будь что будет. Это был бы девиз Диглера, если бы тот был дворянином. Только Диглер послезавтра умрет. И лишь Лоренцони – останется Лоренцони. Ступайте к себе, Базилис, этой ночью, пожалуй, я не помешаю вам спать.

– Спасибо, Кристиан, – Бача поклонилась – вернее, за нее – кавалер Оскура, – Я продолжу играть, даже если проиграю. Спокойной ночи.

Бача не могла уснуть. «Лошадям в таких случаях надевают шоры, – думала она, – чтобы бежали вперед и не отвлекались, не таращились на что попало. Тоже, нашла кому верить. Проходимцу и предателю. Правильно Диглер сказал – будь что будет». Баче почти что не хватало его – беловолосой тени в ногах. Вот ведь сумасшедший, и ему куда хуже приходится, чем Баче, и ведь не унывает… Бача встала с постели, оделась, собрала волосы в хвост. Если явиться к нему на порог, разбудить и потребовать «принимать в ней участие» – он, наверное, даже будет рад. Пусть не ей, пусть кавалеру Оскура. Бача подошла к двери – и по ту сторону послышался шорох. Она приоткрыла дверь – и почти не удивилась, когда его увидела.