— Но почему? — возмутился Сареф, — нет, Мимси, так не пойдёт. Если уж сказала Один, говори и Два. Твоя дочь, вообще-то, предала меня из-за этого. Мне кажется, после этого я имею право знать, почему.
— Мне очень жаль, Сареф. Я поклялась самой Системой, что никогда не стану об этом говорить. Если я нарушу слово — то умру навсегда. Ты не хуже меня знаешь, что клятвопреступники наравне с самоубийцами теряют право на возрождение в Системе.
— Это как-то связано… с Севрогандскими Дьяволицами? — спросил Сареф. Больше наугад, но, судя по тому, как испуганно замотала головой Мимси, выдавая себя с потрохами, он понял, что попал в яблочко.
— Ладно, — задумчиво сказал Сареф, доставая из Инвентаря листок бумаги и карандаш, которыми его своевременно снабдил Эргенаш, — как говорится, клятвы существуют для того, чтобы их обходить. Если ты дала слово никому никогда не говорить об этом, — конечно же, молчи, слово надо держать. Но ничто не мешает тебе написать об этом. Правильно?
Мимси всё ещё испуганно смотрела на Сарефа. Но потом, поняв, что он всё равно не отстанет, слабо улыбнулась и сказала:
— Всё-таки ты вырос, воробушек. И настойчивость, и сообразительность… Ну что ж, попробуем. Начинай.
“
“
“
“
“
“
“
Вглядываясь в написанные слова, Сареф невольно сравнивал свой почерк и почерк Мимси. У него буквы были высокие, угловатые, с небольшим наклоном. У Мимси, напротив, небольшие, круглые и почти без наклона. Кроме того, Сареф, когда писал, то с силой давил на карандаш, а вот рука Мимси буквально порхала над листом бумаги. И на её лице постепенно проступало воодушевление, словно бы на самом деле это вынужденное молчание страшно её тяготило, и ей хотелось поделиться этой тайной хоть с кем-нибудь.
“
“
Мимси запнулась перед тем, как писать ответ на этот вопрос.
“
Мимси снова запнулась. Сареф заметил, что на лист бумаги упало несколько капель. Но секунду спустя она продолжила писать.
“