— Лечу! — радостно пропел он в трубку: Лечу на крыльях голода! Они намного надёжней, чем любовные…
Док сильно похудел и осунулся, серые глаза стали светлее на потемневшем сухощавом "казачьем" лице. Усики, прикрывающие шрам над губой, уныло обвисли.
— Плохо выглядишь, Док — заявляю я, расцеловавшись с ним у порога: Где это ты так заморился? Работа, вроде, не пыльная. Стерильная и размеренная. По ночам, что ли, снова безвылазно дежуришь?
— Не пыльная, Тинатин, не пыльная… Знаешь, такое зло разбирает! Ничего не могу. Пальцы немеют каждые полчаса. Инструменты из рук валятся — жалуется он, протягивая руку Дану.
— Инструменты? Какие инструменты? Ты же на станции… Или что, Док? Ты где сейчас работаешь?
— В хирургии, на подхвате — горько хохотнул он: Поэтому и знать о себе не давал. Некогда было, с самого приезда.
— Почему в хирургии? Там же Салиев и Герман Степанович. Да и молодых сколько!
— От молодых толку меньше, чем от меня "подбитого да ранетого". Пусть бы хоть на приёме в поликлинике не лажались, и то ладно! У Германа брат плохой, всей семьёй в Ростове уже неделю, а Салиев с гриппом. Инфекция… Старый Тофик снова у стола, а я вторым… И ещё смена… Сама знаешь, кто… Я уже три дня сплю по два часа в сутки.
— Галдумян, бедный, Ольга Яковлевна и ты с Тофиком? Они же на пенсии все. Не отпускали сколько, а теперь снова покоя не дают. Тофик, вообще, за седьмой десяток перевалил, сколько же можно? А двое других не намного моложе. Что же это творится…
— Так он же спец, Тинатин. Такие даже пенсией насладиться не успевают… Устаёт он, сильно. А я безрукий почти! И, знаешь, как по закону подлости — одни тяжёлые.
— Отделение забили, во всех коридорах кровати стоят — сообщает Док, неловко орудуя вилкой. Несмотря на голод, ест он довольно вяло и медленно.
— Крутые? — я подкладываю ему новую порцию пельменей, пододвигаю ближе тузлук. Док любит его к пельменям, но сегодня даже не замечает. Жуёт механически, как заводной.
— Нет, как ни странно… Город — пороховая бочка, а подстреленных нет. Может, огнестрелов к Митрофану везут. Кстати, как он Дана поправил? Эх незадача вышла, меня в нужный момент в городе не оказалось!
— Потом расскажу… Дан вполне ничего, да, Дан? Ты лучше скажи, больные откуда? Бытовуха?
— И бытовуха, и автомобильные… разные. Крови на станции мало, а они все с большими кровопотерями, как назло. Меня там сейчас Анна Ванна замещает, жалуется без конца! Все запасы вышли, а до края пока доберёшься! Тоска! Домой — боюсь, у нас в корпусе тоже грипп, на излёте уже, но домой никак нельзя? Светка там, без меня одна справляется. Хотел к тебе ночевать напроситься, пока смена Яковлевны и Араика. Пустишь?
— Конечно, чего спрашиваешь! Приютим и обогреем и спать уложим. И даже массаж сделаем, если хочешь. Всё для тебя…
Я не умею толком делать массаж, но Док говорит, что мои манипуляции ему почему-то помогают, облегчают боли в руках.
— А мне массаж никогда не делала. И вообще… — когда Дан прикалывается, у него это забавно и мило получается. Почти можно забыть о его страшных шрамах, которые я не только массировать, а даже погладить-то лишний раз боюсь. Прикасаюсь, с замиранием сердца и холодом в районе желудка, а сама боюсь… Хорошая помощь!
— Тинатин, я о таком счастье даже не мечтал. Ты сама предложила, а я не в силах оказаться… Мне бы, хоть выспаться, братцы! А всё остальное — это уже ваша великая щедрость бедному старику!
— Ах ты наглец! Старик, значит? А я тогда кто? — я даю Доку подзатыльник. Мы с ним ровесники, и даже день рождения у нас в один месяц. Это, кстати, даёт ему возможность позлить Витьку, который на месяц моложе и называть Ашота аксакалом — тот старше нас всех на целых полгода. Док в ответ хватает, как боевой меч, вилку и мы с ним начинаем кружить вокруг стола, скорчив свирепые рожи.