Но у каждой надгробной плиты есть вторая сторона. И здесь мы должны учесть неисчислимые тысячи трепещущих сердец, томившихся в темных залах кинотеатров. Огромные толпы сентиментальных мужчин, глотая слюну, следили за вкусно изогнутым кусочком женской плоти, который перескакивал из фильма в фильм, из постели в постель, из одной любовной сцены в другую – будто этот образ и был настоящим, будто это не мисс Девор отгребала по четыре тысячи баксов в неделю, исполняя роли, которые женщины, подобные ей и всему кошачьему племени, по самой своей природе были обучены играть без постановки.
А тут еще появился Герберт Разбитое Сердце – добродушный пустоголовый повеса, который увидел фигуру Шейлы в каком-то журнале и тут же заказал самолет в Голливуд, чтобы взглянуть на нее воочию. Шейла бы его и не заметила, но он попался на крючок ее агента по рекламе.
К тому времени история об ограблении ее квартиры уже забылась, а трогательное сообщение о подарке старушке-матери родового поместья стоимостью в десять миллионов долларов теряло новизну (они даже напечатали фото ее мамочки, хотя та умерла от истощения пять лет назад). Короче, наступил момент для чего-то нового в жизни любимицы всех угнетенных мужчин Америки. И этим новым стал Герберт.
Агент сцапал его в аэропорту и сфотографировал сходящим с трапа лайнера. Затем его показали с огромной охапкой цветов и, наконец, с Шейлой Девор под вопли заголовков: «Богатый плэйбой увидел снимок Шейлы», «Прямой рейс в Голливуд!» Какая история!
Агент рассчитывал неделями показывать это добродушное глупое лицо, бестолково взирающее на Шейлу из-за букетов роз. Оно заполнило газеты и журналы, а потом за дело взялась Арабелла Бэст – ведущая светской хроники. Она развела слезливый треп о танталовых муках при помолвке Герберта и Шейлы. Дальше по плану намечались свадьба и трагический развод. Это могло удержать тему в течение двух месяцев, но Шейлв Девор опять показала свой норов.
С тех пор как появился Герберт, Шейла обходилась с ним на минимуме приличия. А так как это было трудно, она начала задумываться о способе его изгнания. Лучше всего подходила «Лагуна актера», когда там будут репортеры.
«Увы, Герберт, увы! Все кончено, и ты должен об этом узнать!»
Шейла даже не подозревала, что ее карьера подходила к концу – слишком уж хорошо все складывалось, чтобы верить в такое. Она бы зашлась в хриплом смехе, если бы ей сказали, что Герберт станет инструментом ее судьбы, ее Немезидой и тому подобное. Но так оно и вышло. Судьба высекает образ, а нам, невольным солистам, только и остается, как исполнять свои партии.
В тот момент Шейла получила роль Мэг Пейтон – убийцы из Сохо: четыре трупа, красивые ножки, показанные присяжным на суде, и стопроцентное оправдание. По фильму ей полагались рыжие волосы, как у настоящей Мэг. Кроме того, героиня носила парик чуть светлее каштанового цвета.
Шейла топнула прекрасной туфелькой и наотрез отказалась сниматься без необходимого снаряжения, то бишь парика. Она исступленно твердила день за днем, что ей нужен парик Мэг из Сохо. Это происходило с такой напыщенной стервозностью, что режиссер не выдержал и разорался. Он кричал, что ей надо бы заткнуть свою тупую пасть и что пора, мол, приступать к работе.
Для Шейлы это было слишком. Той же ночью она излила свое желание в большие уши Герберта, и тот, не дожидаясь рассвета, отправил телеграмму в Лондон. А еще через сорок восемь часов парик Мэг Пейтон был доставлен из частной коллекции в Голливуд и за огромную сумму сдан в аренду Шейле Девор.
Агент по рекламе задыхался в экстазе. Герберт выглядел по-детски счастливым. А Шейла почистила перышки и пару дней позировала для серьезных рассудительных репортажей, раздавая заявления типа «Я могу делать хорошую работу только тогда, когда чувствую вдохновение.»
Парик прибыл и был должным образом сфотографирован с Шейлой и без (всего лишь три сотни снимков и подробное описание его доставки в Штаты). Фильм пошел в производство. Реклама трубила сбор – «Смотрите Шейлу Девор в «Каштановой убийце»!
И ни слова о письме, которое пришло вместе с париком. Шейла прочитала его и порвала в клочья, никому о нем не рассказав. Она сочла его неважным и вспоминала порою только из-за того, что текст был очень любопытным. Ее агент по рекламе выдрал бы свои волосы, узнав, от какой классной истории она отказалась.
Письмо рассказывало о реальной Мэг Пейтон. Поначалу эта женщина была простой дешевой моделью. Потеряв после венерической болезни часть своих волос, она приобрела парик, и с того времени ее характер круто изменился. В письме приводилось несколько советов, которые Шейла Девор пропустила мимо ушей. Например, что парик нельзя носить более десяти минут кряду, что его необходимо прятать от посторонних глаз и что он имеет какие-то свойства, неподдающиеся разумному объяснению. Однако Шейле эти фантазии владельца парика были по большому барабану, и она не приняла их в расчет.
А парик был красив, из настоящего волоса, словно снятый с головы живого человека – причем, тем самым способом, о котором чувствительные люди предпочитают не догадываться. К тому же он прекрасно сохранился с далеких, подернутых дымкой времен и был якобы куплен у каких-то индейцев Центральной Америки. Впрочем, это было выше ограниченного понимания Шейлы. Ей хватало того, что вещь выглядела экстравагантной и красивой.
Подкрасив брови, Шейла заявила, что она намерена последовать примеру Чарльза Лафтона и отныне будет носить парик круглосуточно, чтобы пропитаться характером своей героини. Она ставила роль Мэг в один ряд с ролями леди Макбет, Порции и Офелии. Все это шло в печать с подачи Герберта. Ему в то время уже показывали на дверь, но он был недостаточно проворен, чтобы понимать намеки. Шейла даже удивлялась – вроде парень сделал дело и мог бы уйти. Ведь бессмысленно казаться таким тупым уродом! Но Герберт действительно был тупым. Он думал, что покорил сердце Шейлы, и, честно говоря, все больше нарывался на разрыв с публичным скандалом.
Шейла и раньше считала, что он станет неудобством, с которым ей рано или поздно придется столкнуться. К счастью (или к несчастью, если рассматривать случай с позиции Герберта), она в то время была поглощена каштановым париком – в фигуральном и буквальном смысле слова. Шейла везде ходила только в нем. Она обновила свой гардероб и изменила имидж. Съемки велись от Голливуда до НьюЙорка, и ее фотографировали то в чикагском аэропорту, то на обеде в «Савой», то на танцах в Трианоне. Это неописуемо возбуждало ее. Шейла чувствовала радость, которую не испытывала прежде. Но она чувствовала и нечто большее – ту силу, которая овладевала ею в минуты уединения.
Эта любопытная иллюзия – или, скорее, цепь иллюзий – началась с уверенности, что она не одна в своей комнате, что кто-то стоит за ее спиной. Фантазии все больше воплощались в реальность. Раз или два Шейла замечала, как кто-то прячется за этажерку, где она хранила парик. Ей даже показалось, что ее каштановое сокровище хотят украсть. Галлюцинации создавали чудесную волну свободного парения, но когда съемки закрутились вокруг родного городка Мег Пейтон, от Григсби Хезера, владельца парика, пришла депеша с категорическим требованием вернуть антикварную вещь. Естественно, Шейла порвала его письмо.
А галлюцинации нарастали. Однажды вечером, когда фильм был наполовину отснят, у Шейлы было странное видение. Она сидела тогда у туалетного столика, готовясь к выходу, и только что заправила под парик свои коротко остриженные волосы. Внезапно она увидела, что над ней склонилась чья-то фигура. Сначала Шейла приняла ее за горничную и даже зашла так далеко, что отдала ей несколько распоряжений. Но потом что-то странное в одежде существа удержало ее взгляд, и она с изумлением уставилась на цветастое, усеянное блестками пончо, наброшенное на плечи в церемониальной манере. Затем она увидела лицо – лицо старика, морщинистое, грубое и темное, как у цыгана. Видение длилось только миг. Потом существо за ее спиной растворилось в воздухе, легкая дымка опустилась на плечи Шейлы и исчезла в изящных формах груди.