Ему негде было жить. У него не было даже своего стула, на который бы он мог сесть с твердой уверенностью, что никто и никогда не сгонит его с места.
Все, что у него было — это она, Анеле-Елена.
Статуя. Кукла. Бессловесная и бессердечная. Но любимая больше всего на свете. В том-то и дело.
Командировка друга подходила к концу. На работе все шло наперекосяк.
И тогда-то, в один из вечеров, все это и случилось. Он добивался от нее ответа. Хоть какого-нибудь. А она как будто играла в детскую игру: «да» и «нет» не говорить.
— Ну скажи же хоть что-нибудь! — закричал он. — Ну, прогони меня!
— А зачем? — она пожала плечами и отвернулась.
И тогда что-то взорвалось у него в голове. Солнце погасло и черная полуженщина-полуптица взглянула на него горящими бессонными глазами.
(Он оставил ее лежащей — белую мраморную статую, прекрасную, как никогда. Он целовал ее еще теплые ноги, живот, голову. Он не видел крови. Он даже мог бы подумать: разве у нее, у Анеле, есть кровь? Она же каменная. Фарфоровая. Прекрасная и холодная, и кровь в ней давно уже окаменела.
Наступала ночь.
Он зачем-то вышел на улицу. Ему нужно было куда-то. Он не помнил, куда. Он сел в полупустой троллейбус, а пассажиры почему-то стали отворачиваться и отодвигаться от него. Он в растерянности посмотрел по сторонам, наткнулся на чей-то заинтересованный, как ему показалось, взгляд, и сказал:
— Я, понимаешь, только что убил человека.
Тот продолжал смотреть. Верил? Нет?
— Я убил человека. Вот только что. Да.
Взгляд опустился ниже, и глаза слушавшего вдруг округлились. На рубашке, на руках, даже немного на джинсах — всюду были пятна крови.
Троллейбус ехал, как ни в чем ни бывало. Люди, сторонясь его, входили и выходили. А он все пытался объяснить то, что объяснять было бесполезно.
— Человека я убил, понимаете? Сковородкой в висок. На диване положил. Она еще теплой была…
И тут кто-то из заинтересовавшихся, неравнодушных, вдруг сказал:
— Так может, и не убил? Может, она там еще живая?..
Он тут же выпрыгнул из троллейбуса и помчался обратно. Было темно. Огромные дома поворачивались к нему разными боками, разноцветной мозаикой окон. Он ничего не замечал, он торопился. Он прибежал. Сквозь бешеный грохот сердца ворвался в квартиру, силясь что-нибудь услышать. Подошел к дивану. Подумал, что обознался квартирой. Включил свет.