В Мексике (особенно у индейцев уичотль) — „тональ-нагваль“.
В Якутии — „тыдын-тыгыдын“.
В Северном Китае — „цао-цао-тан-тиен“.
В Южном Китае — „дэ-и-чань-чань“.
В Индии — „бхай-гхош“.
В Грузии — „коба-цап“.
В Израиле — „таки-бац-бубер-бум“.
В Англии — „клик-о-клик“ (в Шотландии — „глюк-о-клок“.)
В Ирландии — „бла-бла-бла“.
В Аргентине…»
Андрей перевел взгляд в самый низ страницы, где длинные столбцы перечислений заканчивались коротким заключительным абзацем:
«Но, конечно, красивее, задушевнее и нежнее всего колеса стучат в России — „там-там“. Так и кажется, что их стук указывает в какую-то светлую зоревую даль — там она, там, ненаглядная…»
В дверь постучали, и Андрей рефлекторно схватился за рукоять замка, чуть не свалившись с унитаза.
— Скоро ты там? — спросил голос в коридоре.
— Сейчас, — сказал Андрей и смял газету в неровный ком.
«Там-там, — стучали колеса под мокрым заплеванным полом, — там-там, там-там, там-там, там-там, там-там, там-там, там-там…»
В соседнем вагоне была пробка — там шли похороны. Мимо пропускали, но толпа двигалась очень медленно, подолгу застывая на месте.
— Бадасов умер, — сказал рядом чей-то голос.
Перед Андреем стояла неспокойная девочка с огромными грязными бантами в волосах. Стуча кулаком в стекло, она глядела в окно, иногда поворачиваясь к стоящей рядом матери, одетой в турецкий спортивный костюм.
— Мама, — спросила вдруг она, — а что там?