— Привет, это я, — сказала она. — Я останусь тут ещё на час.
— Это хорошо-о-о, у меня как раз вызов на другой конец го-о-рода, — Лёха растягивал гласные в своей манере; она улыбнулась краешком рта.
Вернув телефон в сумочку, она посмотрела на мужчину, который опять уставился в телевизор, будто позабыв о её существовании:
— Ну, вот и всё.
Он едва заметно кивнул, но так и не посмотрел на неё. Она глянула на экран, чтобы узнать, что привлекло его внимание. Ничего особенного — опять вещал напомаженный диктор на фоне большого зелёного знака доллара, но звук был таким тихим, что слов не разобрать. Она поднесла руку к лицу и посмотрела на ожог вблизи. Волдырь уменьшился, зато его границы обозначились чётче, нарисовав багровый круг на бледной коже.
— Больно? — оказывается, он всё-таки следил за ней краем глаза.
Она покачала головой и спросила:
— Ты любил когда-нибудь? Так, чтобы очень сильно, что можно умереть за ту, которую любишь?
Он, казалось, совсем не удивился внезапному вопросу. Подумав с нахмуренным лбом пять-шесть секунд, он ответил:
— Нет. А ты?
— А я любила, — сказала она. — И сейчас люблю. Наверное.
Он ничего не ответил, но она ощутила, как в нём шевельнулся червячок любопытства — так пробуждается от легкого прикосновения член, дождавшийся освобождения из хлопчатобумажной темницы. Её жизнь интересовала многих клиентов — но чаще всего в этом желании узнать была доля чего-то отвратительного, низкого, от чего её воротило. Но сейчас ей хотелось выговориться. Мужчина смотрел на неё в молчаливом ожидании.
«Никакой он не особенный, — сказала она себе. — Такой же, как все. Раскройся перед ним, и завтра он будет всё пересказывать знакомым, лыбясь и приправляя скабрезностями. А как же — душевные метания проститутки. Абсурд. Нонсенс. Нет, дело не в нём. Ты сама хочешь выговориться, и неважно, кому. Не можешь более держать воспоминания в своей маленькой глупой голове. Они рвутся наружу — в случайных фразах, жестах, движениях…».
На неё накатила волна такой безысходной тоски, что она скрипнула зубами. Вся громада каменного мироздания и безразличная темень ночи, все страхи двадцати восьми прожитых лет обрушились на неё в этот миг, легли своей тяжестью на плечи. Она захотела встать и убежать, только чтобы заткнуть себя.
Но так и осталась сидеть. Может, только пальцы ухватились за белое покрывало немного более нервно, чем следовало.
— Да, любила, — произнесла она наконец. — Я и не знала, что такая любовь может быть. Смотрела фильмы, читала книги и не верила — думала, что всё выдумка, преувеличение. Но когда это происходит с тобой самой, для сомнений уже времени не остаётся. Просто чувствуешь, что не можешь обойтись без этого человека, и всё тут. Знаешь, что готова пойти ради него на что угодно, хоть на смерть, только бы ему было хорошо. Есть в этом что-то от болезни, лихорадки, что ли… Понимаешь меня?
— Нет, — сказал он.
— Может быть, когда-нибудь поймёшь.
— Надеюсь.
— Я познакомилась с ним три года назад. Тогда уже работала по ночам, но он не был моим клиентом. Хоть и знал с самого начала, чем я зарабатываю на хлеб: как я могла от него скрывать что-то? Но для него это было неважно, ведь он тоже любил меня. Когда мы нашли друг друга, я бросила это дело. Думала, что никогда к этому не вернусь. В тот первый год я была счастлива до безумия. Сама не верила, что можно настолько хорошо себя чувствовать. Знаешь, просыпаешься утром до рассвета, в комнате ещё темно, и чувствуешь, что он лежит рядом с тобой, слышишь его дыхание и просто улыбаешься до ушей в потолок, кусаешь губы, чтобы с ума не сойти от счастья… — она печально улыбнулась. — А ведь не зря не верила. Слишком хорошо всё это было, чтобы продлиться долго.