Потом голос с той стороны сказал:
— Уходи.
— Лена, послушай меня… Мне нужно с тобой поговорить. Очень нужно.
Она молчала, но и не отходила от двери. Он приободрился:
— Я… в неприятном положении. Лена, только ты можешь мне помочь, иначе бы я не пришёл. Прости за наглость, но другого выхода у меня нет.
Щелкнул замок, и Антон зажмурился от яркого электрического света, ударившего ему в глаза. Лена наклонилась вперёд, не переступая за порог:
— Что ты здесь делаешь? Ты чем вообще думаешь? Слава богу, мама уже легла спать…
— Знаю, — виновато ответил он. — Потому и пришёл. Ты мне как-то говорила, что она всегда ложится спать в девять вечера.
— И чего тебе надо? Только быстро.
Глаза привыкли к свету, и он увидел, что она в домашнем халате и шлепанцах.
— Мне нужно поговорить.
— Ага, а со своей финкой поговорить не судьба?
В её голосе не было злости, лишь усталая ирония.
— Она не моя финка, — Антон замялся. — И я действительно не могу с ней поговорить… в общем… во-первых, я не знаю языка… а во-вторых, она попала в беду, а я не знаю, как ей помочь. — Он посмотрел Лене в глаза. — Она изуродована. Не может говорить. Не может видеть…
«И дышать», — добавил он про себя, видя, как поднялись брови Лены.
— Она нуждается в помощи, — закончил он. — В срочной помощи. Поэтому я пришёл сюда… Я больше никого не знаю, кто говорит на финском.
— Боже мой, — тихо сказала Лена. — Во что ты опять вляпался?
Он промолчал, изучая взглядом носок своего ботинка.
— Ты говоришь, она ранена? Вызови скорую.
— Не могу. Это не те раны, из-за которых вызывают скорую или полицию. Это… нет, лучше увидеть, чем объяснить.