Остро запахло кисловатым пивом. Оно норовило вылезти наружу пузырчатой пеной и сбежать вниз по бутылке, переползая через край горлышка. Торопливые студенческие губы не дали пропасть ни капле.
Егор тоже взял бутылку. Отхлебнул…
Бррррр… Какая гадость!
Конечно, он не наивный чукотский юноша и не ожидал обнаружить равное «Будвайзеру», «Пльзенскому» или хотя бы «Балтике». Но… бли-и-ин!
Светлое, мутное, нефильтрованное. Примитивный грубый вкус.
Поскольку со всех сторон доносилось счастливое бульканье, выделяться не стоило. Понимая, что смаковать эту дрянь не сумеет, Егор вылил в себя пивную бурду одним залпом.
— Ещё? — участливо спросила Мюллер.
— Пожрать бы, — повторил он мечту часовой давности, не утратившую актуальность. Скорее — наоборот.
— Сань! Ты обещал пройтись по вагону, — напомнила Варя. — Нарисуешь, и я тебе половинку своего пива оставлю.
Девочка тоже понимала, что «Жигулёвское» образца 1981 года находится далеко от предела мечтаний.
— Замётано. Полбутылки, — он наклонился и выглянул в проход. — Обожди только минут двадцать. Пусть разговеются. Всегда берут раза в два больше, чем могут слопать.
— Всё не хватай, — предупредила Марьсергевна. — Готовили до выезда в Москву. Протухнуть могло.
— Не учите учёного! Выбирать не буду, притащу как можно больше. А вы уж, девочки, обнюхайте и скажете, что испортилось, а что нет. Овчарки вы мои!
Это он зря.
— Овчарка — значит сука. Марьсергевна, он нас сучками обозвал, — немедленно истолковала Варя.
— Сань! Не перегибай, а? Мюллера я тебе ещё прощу. Но суку… Только если справишься с заданием.
Понимая, что ляпнул невпопад, Санёк немедленно двинулся по проходу, исчезнув из моего поля зрения. Слышен был лишь его голос, жалобно выпрашивающий поесть бедным студентам. Потом начался моноспектакль. Первая сцена игралась в духе «сами мы не местные», не хватало только аккордеона. Вторым актом шёл отрывок из «Двенадцати стульев», монолог Кисы Воробьянинова: «же не манж па сис жур, гебен мир зи бите…»
Университетские давились от смеха и вслушивались в шорох фольги, в которую оборачивали варёных кур, а сейчас разворачивали, чтобы оторвать лапку или крылышко для студенческого пропитания. В общем, принёс он много. Егор тоже премировал его половиной бутылки пиваса, Саня даже слегка окосел.
— Журналисты, они такие, — сообщила Мюллер, споро очищая пару яиц, сваренных вкрутую — себе и Егору. Олухи сплошь. Язык без костей. Выпить и закусить не дураки. А Санька далеко пойдёт. У него отец в «Советской Белоруссии» редактором. Сначала, конечно, отработает по распределению в районке, какая-нибудь «Солигорская Заря». Потом папаша перетянет его в Минск. Если не к себе, то в «Звязду», «Вечерний Минск» или в «Минскую Правду». Через какое-то время — собкор «Правды» или «Известий» в БССР. Не пропадёт! Зря ему Варька глазки строит, подкалывает шуточками.
Марьсергевна куснула яйцо и хлебнула пива. Егор ел и слушал. Для приличия вставил: