Кстати, о почерковедении… Он попробовал воспроизвести каллиграфические буковки конспекта и признал: жабры коротки. Такой аккуратности не добиться. Заодно потренировал подпись. Вместо привычной «Евс» и размашистой зюзи пришлось полностью выводить «Е.Е.Евстигнеев» и вензель, похожий на родовой герб.
За этим занятием его застала Настюха. Она только сунула конопатую рожицу в дверь, как Егор подскочил и вышел к ней на коридор, оставив Комментарий к УПК подмышкой.
— Учишься?!
— Я же заучка. Знаешь мою репутацию?
— Ещё бы! Местами довольно скверную. Ночью ты был вообще очень плохой мальчик.
Не оспаривая, он оглянулся, убедившись, что в пределах видимости ни души, и мягко поцеловал её в губы.
— Ты такая красивая!
— Да ну… Не накрасилась ещё.
Она соврала. Косметика была, только не столь кричащая, как в новогоднюю ночь.
— Зато ты не пытаешься скрыть конопушки. Ты — моё самое яркое солнце в зимний день.
— Что, правда?
— Век воли не видать.
— Да ну тебя…
— Лучше скажи, придёшь, когда ребята свалят? Если нет, пожалуюсь в комитет комсомола филфака: поматросила и бросила.
Настюха аж рот раскрыла от такой постановки вопроса, потом прыснула.
— Зависит от твоего поведения. В Мраморный зал придёшь?
— Если ты приглашаешь, разве есть у меня выбор? Ты же всегда стремишься командовать.
Она иронично приподняла бровь.
— Ночью же подчинилась тебе?
— Но только потому, что была в юбке. Эти джинсы, наверно, на тебя натягивает вся комната и она же снимает, я бы один не справился. Жмёт?