— Проходи Кирилл. И закрой дверь.
— Да, конечно. Мне сказали Алексей Петрович, что ты хотел меня видеть.
— Догадываешься почему?
— Не могу знать.
— Как я тебе уже говорил, что рассказывали, что ты смышлен не по годам и рассудителен. И я решил к какому делу тебя пристроить.
— Никак не соображу, кто такое мог про меня рассказать. Меня же в селе все ненавидели. — озадачился парень, явно смущенный повторением такой характеристики в свой адрес.
— Отчего же?
— Отца моего не любили. Жили хорошо. Все окрест считали, что он три шкуры с них дерет, чтобы перед Натальей Кирилловной выслужиться. А как преставился — боятся перестали. Много раз мне это в глаза бросали.
— А мать что говорила?
— Чтобы не обращал внимания. Ибо от зависти.
— Не кручинься. То действительно от зависти. Но токмо не из-за хорошей жизни, а оттого, что толковый ты. Рассудительный. Что сам сейчас и показал. Это, — указал он сидящую к нему спиной женщину, — Миледи. Слыхал о такой?
— Как же, не слыхать? Слыхал… — отчетливо заробевшим голосом произнес парень.
— А что слыхал? — спросила Арина, поворачиваясь.
Перед ней открылся парень — ровесник Алексея. Такой же долговязый, видно в отца. Только если царевич ликом пошел в Лопухиных, то этот парень сочетал круглое лицо Нарышкиных и черты лица самой женщины. Будучи на нее заметно похож.
Кстати, Алексей навел справки. Ни приемный отец, ни приемная мать, ни их родственники даже близко не имели сходства с парнем. Что ему часто ставили в укор, называя кукушонком. Это его злило. Но мать всегда отмахивалась — плюнь на них. Завидуют. Вон какой красавец растешь — первый парень на селе. На голову, а то и на две выше остальных…
Кирилл замялся, не решаясь отвечать.
— Что же ты молчишь? — спросил царевич.
— Так страшилки всякие сказывают. Чего дурное болтать? Дурные же люди.
— Полагаешь, что за страшилками этими нет ничего?
— Если есть, то тем более нечего болтать. Глупо.