Сепультурум

— Я… я… — слова давались Селестии нелегко, каждая попытка заговорить вызывала боль.

— Ищешь ли ты искупления? — вопросил теряющий терпение Конвокация.

— Я… я… — по подбородку пробежала рубиновая капелька крови, упавшая на ее босые ноги. — Ищу.

Конвокация подался назад, удовлетворенный своей работой. Он уже почти начал свою проповедь, но Селестия прервала его:

— Как ищут все Его истинные служители, — произнесла она, — те, что ведут несовершенную жизнь. Я ищу его. Каждым своим поступком, как и ищу его и сейчас, осуждая твою ересь.

Она грозно взглянула на него.

— Ложный священник… фанатик.

Воцарилась тишина. Орущие голоса стихли до ошеломленных перешептываний. Поначалу Конвокация никак не отреагировал, его маска оставалась бесстрастной. Он судорожно вдохнул, сотворил на груди священное знамение аквилы, а затем спокойно вынес приговор.

— Отведите ее в клетку, где она будет гореть за грехи свои.

Клетка стала опускаться, зловеще поскрипывая проржавевшими и почерневшими звеньями старой цепи.

Поначалу Селестия не сопротивлялась, но когда ее подвели к краю мостика и опустили клетку, в которой ей предстояло оказаться, она стала отбиваться. Она кричала, била кулаками и ногами. Кристо тоже боролся, но ему к шее приставили пушку, и это быстро усмирило внешние проявления его протеста.

— Возьмите меня, — прошептал он, тоже плача и глядя, как Селестию втолкнули в клетку, захлопнув и заперев за ней дверь.

Она оцепенело глядела перед собой, словно смирившись с судьбой. Ее кожу и одежду облили, и в холодном воздухе церкви распространился терпкий нефтяной запах. Зажегся факел, треск древесины и огня напоминал злобный смех.

— Возьмите меня… — рыдал Кристо, но фанатики оставались глухи к его мольбам.

И несмотря на всю свою отвагу, Селестия закричала, когда они подожгли ее тело.

Вопли возобновились, стали более громкими и гортанными, чем раньше. Люди превратились в зверей, и все они обратили лица к огню, наслаждаясь его темным заревом. Кристо склонил голову, чувствуя на себе петлю — бремя всех его грехов, тянущее его вниз. Он подумал о Карине, которая стоит в толпе и смотри, как он ничего не делает. Он поднял глаза и встретился взглядом с дочерью. Лицо той было искажено злобой и страхом, она кричала.

— Отец!

Огонь полыхал еще всего несколько мгновений, и в нем корчился силуэт девушки. Ее волосы и одежда пылали. Клетка медленно поднималась на протестующей цепи, а вопль все не смолкал…

— Отец! — взревела Карина, перекрикивая всех, перекрикивая завывающую толпу, — избавь ее от страданий!

Выживи, Карина… Выживи.