Бро

— А ты метишь выше? — оживилась Горбункова.

— Возможно, — смутно улыбнулся я. — Только речь не обо мне. А о тебе. Почему бы на двери к главреду не висеть табличке с твоей фамилией?

Галка растерялась настолько, что даже рот раскрыла.

— Моей? — пролепетала она.

— Твоей, твоей! Секундочку, — поднял я руку, — не торопись отбрыкиваться. Я в курсе, что Лысых старше, но она совершенно не способна руководить. У Ергиной опыт есть, согласен, но нет и не будет желания брать на себя ответственность.

— А-а… Быков?

— Чует мое сердце, что наш доблестный ветеран и до весны не продержится. У его второй жены дом в Евпатории. Вот туда он и умотает со всем семейством, будет старые кости греть у теплого моря. Так что… — я развел руками. — Вся надёжа на тебя.

— И… что мне делать? — промямлила Гала. — Я же… Мы же…

— Ты же… Они же… — продолжил я ряд, тонко улыбаясь. — Работать, что ж тут делать еще. Работать! Пробовать себя в очерках, фельетонах, да хоть в поэзии. Не сочинишь чего путного? Да и ладно, зато узнаешь свой предел. А вдруг в тебе дремлет Ахмадуллина? Да и, потом, Коняхин никуда пока не ушел, времени у тебя полно. Годика три-четыре, как минимум. А ты за это время и опыта наберешься, и связями обрастешь…

— Ох, ну, не знаю… — затянула Горбункова, и улыбнулась. — Но я подумаю!

Тот же день, позже

Приозерный, улица Ленина

На работе я не задержался, но пришлось и очередь отстоять в новеньком гастрономе (взял два кило мандарин!), и в хозяйственный забежать, лампочки купить, а потом еще возвращаться в булочную за хлебом.

И вот иду я домой, и размышляю. Обо всем сразу. О том, кем я был, и кем стал. И кем стану.

Острая радость перемен давно схлынула, осталась лишь сдержанная ясность. Редко кому удается самому выбрать жизнь по вкусу, и уж точно никому из смертных не было дано выбрать время, в котором ему суждено жить и умереть.

Ну, о печальном конце лучше промолчать — он скрыт за тьмой десятилетий. Я молод, я в самом расцвете сил. О чем вы?

Уже стемнело, под ногами крахмально хрустел снег, невысокие дома светились желтыми квадратами окон. Улица почти обезлюдела, лишь припоздавшие селяне поспешали, волоча обмотанные шпагатом елочки. Праздник надвигался — еще пара оборотов вокруг оси, и Земля замкнет очередной виток…

Неожиданно опала странная, глухая тишина, сковавшая движения, и откуда-то, то ли из окна напротив, то ли из космоса, донесся четкий голос:

— Хронокоррекция успешно завершена.

Тут же ворвались звуки, закружили вокруг — отдаленным женским смехом, фырчаньем проехавшего автобуса, визгливым лаем соседской псины.