— Живой ле?! — заорал Олфоромей и тут же крикнул, оповещая своих: — Живой!
— Прости, что не поспели, — выдавил Станята, отпыхиваясь и с ужасом оглядывая череду мертвяков. — Ох ты, мать честная… Да сколько их тут! Батюшки…
— Ты как дунул верхом, — с ноткой обиды сказал Пончик, — а мы пёхом! Думали, опоздаем… Угу…
— Да всё в порядке, — сказал Олег.
Обернувшись, он увидел девушку там же, где она и раньше стояла. И почему-то обрадовался. А ближе подойдя, ещё и восхитился — красавицей оказалась спасённая им киевляночка.
— Как звать тебя? — спросил Сухов, как мог, мягче.
Девушка похлопала ресницами и губы развела в робкой улыбке.
— Олёной наречена, — сказала она. — Спасибо тебе, ратоборец,[53] что уберёг от лихих людей.
Сердце Олегово дало сбой. Олёна… Алёна…
— А ты б не ходила боле одна по улицам, — проговорил он с хрипотцой в голосе, — знаешь ведь, каково нынче в городе.
Олёна лукаво улыбнулась:
— А ты меня проводи до дому, чтоб одной-то не идти…
И без того большие глаза девушки стали и вовсе огромными. Олег же вздохнул с огорчением.
— Я бы проводил, да на мне — вона, две сотни мужиков, и всем надо ночлег сыскать, да какую-никакую еду…
— А там есть! — обрадованно сказала Олёна. — Два амбара здоровых стоят, и сена в них навалом — ночью тепло! И поснидать[54] найдём чего. Пойдём!
— Ладно, уговорила.
Сухов с удовольствием подсадил девушку на чалого и повёл коня в поводу. Новики, уже куда более походя на отряд, затопали следом.
«Два здоровых амбара» обнаружились в конце Пасынчей беседы, там, где Ручай перегораживала невысокая плотина и стояла водяная мельница.
— Это деды мои построили, — сообщила девушка, — они оба мельниками были…
— Были?