Агент

— Ковёрный, что ли? Вот стыдоба — клоуны повязали…

Вика покосился только.

— Долго ж я тебя искал, золотопогонник… — продолжил он немного невнятно, добривая подбородок. — Ох и отыграюсь! А ты молодец — вон как развернулся! У самого товарища Сталина в помощниках ходишь! Я хотел сказать — ходил-с. Знаешь игру такую — «Кто встал, тот место продал»? Ты встал, я сел! Ух и развернусь! В такие чины-с выйду, что, того гляди, спасибо скажу Ряснянскому и тебе, покойному. Хе-хе… Тебя как звать хоть? Да можешь и не говорить, мне без разницы… Но до чего ж похож, мать моя! Ну один в один. Будто на себя в зеркало смотрю. Да-а… Чего только природа не учудит.

— А не боишься в чеку загреметь? А, Вика? — криво усмехнулся Авинов. — Ты же в моих делах — ни бэ, ни мэ, ни кукареку.

— Пф-ф! — презрительно фыркнул Юрковский. — Приду к этому… как бишь его… Токмакову, скажу, что я белый шпион и надо мне помочь в моей шпионской деятельности. Ну, это кулачьё недобитое мигом-с разохотится, а я ему план — дай мне, мол, пару-другую пленных большевичков, кого не жалко-с, и я вроде как освобожу их, и мы вместе совершим побег от белоказаков. Я так прикинул, что, ежели я один явлюсь до своих, то веры мне меньше будет… Нет, ну до чего ж похож! — снова восхитился он.

— А вот Аня сочла, что в постели я другой. Получше, поумелей.

Виктор снова фыркнул и обтёр лицо горячим влажным полотенцем.

— Ух, хорошо! Что, обидеть меня хочешь? А, двойничок? Давай-давай… Лягайся языком! Жить тебе осталось… Так-с… Вот сейчас подкреплюсь, и можно тебя кончать. Только не быстро, не надейся даже, а с толком, с чувством, с расстановкой. Понимаешь, интересно мне смотреть как бы на самого себя!

— Хочешь глянуть на свой труп? Думаешь протянуть подольше моего?

Авинов усердно тёр верёвку, стянувшую его руки. Железяка двутавровая была тупа, но щербинки, зазубринки по волоску, по волоконцу рвали путы.

Хмыкая, Юрковский натянул гимнастёрку и взял с комода свёрток.

— Сальце с хлебцем… — проворковал он. — Мм… Амброзия. Эй, близняшка! Жить хочешь? Могу дать лишних пять минут подышать!

— Давай, — согласился Кирилл.

— Тогда расскажи мне что-нибудь… такое… эдакое!

Штабс-капитан подумал. Pourquoi pas?[140]

— Ладно, — усмехнулся он и начал: — Ровно год назад, в конце сентября, я оказался в Питере — по заданию Корнилова. Заперся в дядиной квартире, думаю, высплюсь хоть. И тут началось такое… эдакое, что всю историю перекувыркнуло. Прямо в дядиной гостиной возникла машина времени, и прибыл на ней некто по имени Фанас — добрый дядька из 4030-го года…

— Вот это я понимаю, — крякнул Юрковский. — Вот это брешет, так брешет!

— А это не брехня вовсе, — спокойно сказал Авинов. — Фанас рассказал мне, что случится в будущем. Как вы устроите переворот в октябре, как Корнилов попытается собрать Белую гвардию… Лавра Георгиевича убило бы в апреле при штурме Екатеринодара, а в двадцатом вы всё равно бы победили. Потом Ленин бы помер, Троцкого бы сняли, Фрунзе зарезали, Кирова пристрелили — и вышел бы наверх Сталин. Вот этот бы развернулся! Он бы такое Советское государство отгрохал, что даже Америка забоялась бы. Миллионы людей исчезли бы в концлагерях, а на двадцатую годовщину Великого Октября расстреляли бы кучу народу — Рыкова, Бухарина, Антонова-Овсеенко, Тухачевского… Никого бы не оставили из нынешних вождей, всех извели, даже Троцкого достали бы в Мексике — и грохнули ледорубом. Тебя бы тоже расстреляли, Вика. — Этого Кирилл не знал, но очень уж ему хотелось, чтобы так могло быть. — Ты к тому времени стал бы солидным человеком, заместителем наркома. Ночью приехали бы чекисты, вывели бы тебя из твоей московской квартиры, усадили в «воронок»… Знаешь, что это такое? Узнал бы! И привезли бы тебя в Лефортово. Долго бы избивали, ломали пальцы дверьми, совали в задний проход раскалённый шкворень, неделю не давали бы спать, сводя с ума, а потом бы устроили показательное судилище, где бы ты признался во всём — что являешься немецким шпионом, троцкистом и наёмником буржуазии. Грохнули бы тебя в подвалах Лубянки, твоя бедная супруга очутилась бы в концлагере для жён врагов народа, а сына сдали бы в детский дом…

Юрковский неотрывно смотрел на Кирилла, даже жевать перестал.

— Вот как? — усмехнулся он. — Забавная история…