Авинов улыбнулся, радуясь, что у пролетариев в башке светлеет, и строго приказал:
— Выдвигаемся!
Лейб-гвардейцы Семёновского полка, прошагавшие с Родзянко от Ревеля до Петрограда, показали выучку — заняли верхний этаж Смольного, отжимая большевиков на второй, и вот он, надлом, — по коридору разнёсся пронзительный фальцет Зиновьева:
— Сдаёмся! Сдаёмся!
Пленных набралось десятка три. Тяжело дыша, потупив глаза, комиссары стояли у стены, исчирканной пулями.
Среднего роста, плотный, разжиревший Зиновьев с откинутою назад длинной гривой вьющихся волос. К нему жались обе жены, разведённая и «новая», — постаревшая, желчная Сара Лилина и цветущая Злата Равич, назначенная мужем комиссаром внутренних дел Петрокоммуны.
Скособочась, стоял, баюкая раненую руку, комиссар народного хозяйства Молотов — небольшой, невзрачный человек с плоским лицом. Исподлобья зыркал комиссар печати Володарский — разбитной, наглый мужичок из портных.
После отчаянной стрельбы тишина казалась нереальной — в ушах звенело от беззвучья. И в этой тишине раздались тяжёлые, уверенные шаги — появился «Железный Степаныч», полковник Тимановский. Оглядев своих, обведя глазом путиловцев, «Степаныч» негромко, но тепло сказал:
— Благодарю за службу, орлы.
Марковцы подтянулись, даже те, кого задела пуля, а Стратофонтов сказал чуть растерянно:
— Дык, ёлы-палы, рады ж стараться, ваше высокоблародие!
Рассмеявшись, Тимановский крепко пожал руку путиловцу.
— Ваше высокоблагородие, — спросил молодой поручик без «фураньки», с наскоро забинтованной головой, — а этих куда?
Полковник глянул на комиссаров и бросил:
— На Охтинский полигон.[182]
— Не-е-ет! — резанул уши визгливый фальцет. — Не имеете права!
— Этого, — Тимановский ткнул пальцем в Зиновьева, — расстрелять первым. Женщин отпустить, остальных увести.
Марковцы увели большевиков, поддавая прикладами упиравшемуся Володарскому, а Кирилл поручкался с Вожжеватовым, со Стратофонтовым и сказал:
— Ну всё, господа-товарищи, кончилось моё командирство. Дальше уж вы сами!
— Бывай, Николай, — степенно измолвил Исаев.
ebooksa