Агент

— Шашки к бою, строй фронт, марш, марш!

Блеснули клинки, разнеслось «ура», и покатился по степи грозный гул, задрожала земля — вся масса белой конницы ринулась в атаку, скрываясь в непроглядной туче пыли. Гремела артиллерия, пушистые дымки от шрапнели густо усеяли небо.

— Эхма! Силища-то кака попёрла! — восторженно заорал Кузьмич и с чувством выматерился.

Дроздовцы поднялись в атаку, бросились за командиром. Кирилла обгоняли люди, которых он видел однажды или дважды, а теперь не узнавал вовсе, так оборотились в бою. Всё неслось вперёд, как грозный степной пал, — атакующие цепи, тачанки, сёстры милосердия, крестившиеся при каждом взрыве снаряда, раненые на тачанках, в крови, в сбитых бинтах… «Ур-ра-а! Ур-ра-а-а!» — гуляло вразнобой и на все голоса.

Великий гром покрыл степь — заговорили, заревели, загрохотали сотни орудий и десятки бронепоездов с обеих сторон. Канонерки с Волги добавляли убийственного шума.

В медном небе кружились «ньюпоры» и «хэвиленды», щедро просыпая на красных конников целые ящики увесистых «стрелок».

Красные «летающие лодки» М-9 вились растревоженным роем, будто пчёлы у дупла с мёдом. Вот подбитый «Ньюпор-11» потянул к городу, оставляя по себе копотный шлейф, вот «сопвич» угодил под очередь из «виккерса», пущенную с бронепоезда «Атаман Платов», — и сорвался в штопор, сшибаясь с тарахтящим «спад-дуксом»…

Четырёхмоторные бомбардировщики «Илья Муромец» и «Александр Невский» проплывали медленно и важно, меряясь с облаками. Воздушные корабли опрастывались над Кривою Музгой и Сарептой, скидывая на головы красным бомбы в пятнадцать и в двадцать пять пудов.[41] В огне и дыму визжал раскалённый металл, жаля и сеча податливую плоть — путь к станции Воропоново весь был усеян мёртвыми телами.

— Танки идут! — едва расслышал оглохший Авинов.

Огромные, громоздкие ромбы «марков», оплетённые гусеницами, тяжко пёрли вперёд. Это были «самцы»,[42] ворочавшие орудиями в боковых спонсонах. Рокоча и лязгая, давя проволочные заграждения, танки разошлись вправо и влево, расстреливая красноармейцев, в панике бегущих перед стальными ящерами.

Кирилл шёл в атаку рядом с поручиком Димитрашем. Фуражку у поручика сбило пулей, и ветер трепал его рыжеватые волосы. Обернувшись к Авинову, Димитраш осклабился — сухо засветились его зеленоватые глаза — и вышел с пулемётом перед цепью. «Льюис» ровно застучал, срезая бегущих «товарищей».

Откуда ни возьмись, на белые цепи ринулся красный эскадрон. Штабс-капитан очень чётко увидел незнакомое серое лицо всадника в нахлобученной богатырке с синей звездой,[43] вздёргивавшего маузер.

— Даёшь золотопогонников!

Брякнул выстрел, пуля пробила Кириллу тулью фуражки, устроив волосам «прочесон». Авинов выхватил верный парабеллум — и похолодел, вспомнив, что в стволе нет патрона. Кузьмич вчера чистил, вытащил. «Патрон! — билось у Кирилла в мозгу. — Дослать патрон!..»

Конник прицелился — и тут же за спиной Авинова грохнул выстрел. Оскаленный, бледный Исаев часто дышал, успев одной рукой вскинуть карабин — и убить. Чалдоны не промахиваются — краском[44] свесился с седла вниз головой.

— Успел! — выдохнул Кирилл.

— Будьте благонадёжны… — хрипло выговорил Кузьмич.

— Братцы, за мной, ура!

Бронепоезд «Товарищ Ленин» ударил с насыпи вслепую, разбивая снарядами сухую землю. Около Авинова осколком смертельно ранило вахмистра Носова. В одной руке тот сжимал значок 3-го Офицерского, другую жал к груди — между его загорелыми крупными пальцами в серебряных кольцах затекала полосками кровь. Носов всё пытался перекреститься, да не выходило — кончался вахмистр.

— За правду, — еле выговаривал он, — за правду…