Агент

— Гульнём, стало быть, — бодро сказал ординарец, оглаживая полный бант солдатских Георгиев,[13] — ваше-блародие?

— Это тебе можно гулять, Кузьмич, — рассмеялся Авинов, — а я человек семейный!

Сойдя на берег, Кирилл словно окунулся в море разливанное красных фесок, шумнокипящее от тысяч гортанных голосов, от щёлканья бичей арабаджи, гордо восседавших на козлах фаэтонов, от гудков автомобилей, тыкавшихся в толпе, от воя побирушек, зазывных воплей уличных продавцов, протяжного крика муэдзинов, лая бродячих собак — священных животных, обижать коих не рекомендовалось…

Константинополь навалился на штабс-капитана, кружа голову и оглушая.

— Иншалла! Иншалла!

— Па-астаранись!

— Дэнга, дэнга! Валлахи!

Турчанки, закутанные с ног до головы, с густыми вуалями на пол-лица, постреливали подведёнными глазками. Русские дамы щеголяли в платьях с заниженной талией, без корсетов, укороченных по моде — ниже колен.

О, женщины! Пока белогвардейцы били османов, отбирая Проливы, их боевые подруги рушили замшелые султанские порядки. Дамы, спасаясь от тифа, стриглись очень коротко или вовсе наголо, и эту «моду» моментально подхватили молодые османки. А ветер перемен всё сильнее раскачивал устои…

Тут и там, по всему Константинополю, распахивались двери увеселительных заведений — ресторанов «Режанс» и «Тюркуаз», «Сплендид» и «Айяспаша», «Московит», «Медведь», «Шерезаде», «Де Кавказ Дюльбер кафе»… Под этими вывесками пили коньяк, отплясывали шимми и плевать хотели на скучные запреты мулл.

Но истинным «потрясением основ» стали купания — мужчины и женщины вместе окунались в море, в одних трико, — о, Аллах!

Район Фулюрие, славный платановыми рощами и чистейшими родниками, где османы целомудренно наслаждались пением зеленушек, стал излюбленным пляжем для русских, тут же перекрещенным ими во «Флорию»…

…Сговорившись с густо обволошенным арабаджи, Кирилл поехал в Бебек.

Бебек — это тихий и спокойный пригород Константинополя. Он раскинулся на холмах, заросших акациями, вечнозелёным дубом и плакучими ивами. Зелёные холмы плавно нисходили к берегу Босфора, по которому так приятно совершать променад, любуясь шикарными видами азиатского Стамбула.

Жизнь в Бебеке протекает плавно и размеренно. Здесь нет базаров и шумных улиц, только роскошные виллы, увитые огромными чайными розами. Их бывшие владельцы — разнообразные паши и беи — куда-то подевались, но жилплощадь пустовала недолго, пришли новые хозяева. А в беломраморном палаццо «Хасеки» адмирал Колчак поселил сестричек милосердия — Диану Дюбуа, Варю Непенину и Дашу Авинову.

Приблизившись к кованым воротам виллы, Кирилл счастливо вздохнул. Он жив-здоров, на бирюзовых босфорских водах покачивается эсминец «Новик», украшенный флагами расцвечивания, из кондитерской «Нисуаз» истекает сладчайший сдобный запах, мешаясь с ароматом роз, а вон за той колоннадой его ожидает любимая женщина…

Ступив на тёплые камни подъездной аллеи, штабс-капитан тут же ощутил присутствие четвёртого обитателя «Хасеки» — здоровенного котяры, хитрющего Кошкинзона.

Кошкинзон принялся усиленно тереться об ноги Авинова, то и дело перебивая мощное мурлыканье жалобным мявом.

— Нет, ну ты посмотри, какой бессовестный! — возмутилась чёрненькая Диана, неузнаваемая в модном бирюзовом платье. — Два фунта рыбы слопал, обжора, а ему всё мало! Привет, Кирилл!

— Привет, Дианочка. Всё пленяешь?