Агент

— Здравствуйте, товарищи! — сказал он красноармейцам.

— Служим революции! — нестройно ответили бойцы.

— Смертельная угроза, нависшая над рабоче-крестьянской республикой, влечёт за собой неминуемую угрозу смерти всем, кто не выполняет своего воинского долга! — прокричал Троцкий сиплым голосом. — Настал час жестокой расправы с врагами революции! Тем, кто покусился на жизнь вождя мирового пролетариата, не может быть пощады! Взятие Казани станет ответом за одну его рану, а за другую рану будет Симбирск, родной город Ленина! Вперёд, на врага! Удар за ударом до полного разгрома, до полной победы!..

Откричавшись, Лев Давидович спустился с авто и пошёл в народ, щедро награждая бойцов, а Кириллу он вручил свой позолоченный браунинг.

— Передышки не будет, — сурово объявил Троцкий Тухачевскому, — отдохнёте по дороге, товарищ командарм. Следуйте на Свияжск — там «пятоармейцы» Славина отбивают у белых Романовский мост. В 5-ю армию влились лучшие силы питерских рабочих-коммунистов, но наши войска растянуты в нитку…

— Слушаю, товарищ Предреввоенсовета! — отчеканил Тухачевский, обернулся и скомандовал раскатисто: — По ваго-она-ам!

«Не жрамши, не пимши», красноармейцы набивались в эшелоны, как селёдка в бочки. Засвистели паровозы, залязгали сцепки. Замыкавшим двинул «бепо»[83] с длинным названием «Грозный мститель за погибших коммунаров», а впереди покатился бронепоезд «Красный ураган». Авинов устроился на нём. Закрыл тамбуры броневагона, опустил заслонки на окна да и завалился спать. «Красный ураган, — мелькало в его притомившейся голове, — вихри революции… Да пошли вы все…»

Разбудило Кирилла чьё-то присутствие. Протерев глаза, он разглядел Тухачевского. Командарм занял откидное сиденье и покачивался в такт перестуку колёс. И не скажешь про него — осунулся, устал. Нет, Михаил Николаевич выглядел бодрым и подтянутым. Да и то сказать — командарм 1 был на два года младше его самого.

— Разбудил? — вымолвил Тухачевский.

— Пора бы уж, — зевнул Авинов, — а то разоспался что-то…

— Да, — усмехнулся командарм, — нам скоро выходить.

— Ударим прямо по мосту?

— Сначала отойдём к Свияжску и займём город. — Кирилл сел поудобней и ладонями отёр лицо.

— А правда, что Троцкий поставил в Свияжске памятник Иуде?

— Правда! — рассмеялся Тухачевский. Привычное выражение отчуждённости сошло с его лица, уступив место улыбчивому дружелюбию. — Наши воинствующие богоборцы долго думали, кого ж противопоставить кроткому Христу, всё подыскивали кандидатуру. Люцифер как-то не очень сочетался с идеями коммунизма, а Каин уж больно известен — этого трудягу, из ревности к Богу прибившего брата своего, лодырюгу-пастушка, все считают уголовником. Остановились на Иуде Искариоте. Статую слепили во весь рост — Иуда с постамента кулаком грозит небесам… Ох и плевались старушки, ох и крестились! А мужики, не смея и близко подойти к Предреввоенсовета, побили местных жидов!

— Вы, я смотрю, — улыбнулся штабс-капитан, — тоже не слишком евреев жалуете-с?

— Да я их терпеть не могу! Мало им было Яхве, так они ещё и Христа навязали миру!

— А вам не кажется, что коммунизм — это своеобразная ветвь всемирного христианства?

— Не кажется — уверен в этом. Наши плакаты с ликами вождей — чем не новые иконы? Наши апостолы разъезжают на бронепоездах, сея смерть и обещая рай на земле, наши пророки толкуют Священное писание — «Капитал», — проповедуя тотальное обобществление. Об инквизиции умолчу… Да и кто в авторах у социалистической доктрины? Жиды! Кто правит Советской Россией? Жиды! История повторяется…

— А Лейба Бронштейн благословляет верующих в революцию на священную войну, в крестовый… пардон, в серпасто-молотковый поход.