Освободителей встречали цветами, громадные толпы народа кричали: «Ура!», «Слава белым орлам!», «Хлеб-соль!» — а во всех церквах раздавался благовест…
Весело гомоня, «комсомольцы-добровольцы»[105] вышли к подножию кургана. Ленин медленно спускался по тропинке, стараясь не шевелить плечом и не поводить шеей.
— Здравствуйте, Владимир Ильич! — возликовала молодёжь.
— Здгавствуйте, здгавствуйте, — заулыбался вождь, щуря глаза с монгольской хитринкой. — Это и есть ваши гвагдейцы? — обратился он к Авинову.
— Не мои, — улыбнулся тот, — товарища Камо.
— И не мои! — весело запротестовал Тер-Петросян. — Они ваши, дорогой Ильич!
Комсомольцы загалдели, горячо поддерживая и одобряя своего наставника.
— Нас немного, зато самый отбор!
— Лучше маленькая рыбка, — пошутил Ленин, — чем большой таракан!
— До дому? — поинтересовался Кирилл у Владимира Ильича.
— Да уж больно погода хогоша, — засомневался тот. — Воздух, воздух какой чудесный! Побудешь пару часов в лесу, надышишься на целую неделю! Пгогуляюсь ещё, пожалуй.
— А мы проводим! — хором ответили молодые.
Смеясь и переговариваясь, все потопали по дорожке к Большому пруду. Авинов, шагавший рядом с Камо, тихо сказал ему:
— Будьте наготове, Симон Аршакович, свердловцы близко. У прудов их пост и пулемётное гнездо.
— А мы всегда наготове, дорогой! — хищно оскалился Тер-Петросян.
Трое чекистов появились совершенно неожиданно — вышли из-за деревьев на берег пруда и перегородили путь.
— Кто такие? — громко поинтересовался старший из них, совершенно седой, хотя и моложавый мужик. — Посторонним здесь находиться запрещено!
Демонстрируя свою готовность, он положил ладонь на рукоятку кольта.
— Это мои гости, товагищ Воронин, — жёстко ответил Ильич, — и я буду сам гешать, кто тут посторонний, а кто нет. Ясно вам?
Седой отступился — авторитет Ленина был громаден, — но всё же пробурчал: