Во дворе она первым делом отключила смартфон.
Минут сорок ее носило по проселочным дорогам, где человек, не знающий местности, мог бы на такой скорости кувырнуться вместе с байком в канаву. Но ангел-хранитель ее уберег. Потом она взяла курс на Лемдорф, где жил приятель Фред, тоже отчаянный байкер. У Фреда была комната в родительском доме, а над комнатой чердак, где собиралась молодежь. Лео залезла туда и устроилась у окошка с планшетом. Она хотела изучить прадедово наследство — но голова как-то плохо работала. Не то чтобы так уж было жалко прадеда — она понимала, что старик прожил удивительно долгую жизнь, которой пора бы и кончиться, и уходил без мук, просто угасал. Но она осталась в мире одна, без настоящей защиты. Родители умели только требовать, дед с бабкой умели только жаловаться. Прадед всегда был на ее стороне…
Она вызвала на экран карту и нашла город Протасов. Она содрогнулась при мысли, что нужно будет срочно делать российскую визу. Срочно — потому что возвращаться в отцовский банк и отцовский дом она не собиралась. Вдруг память подсунула прозвище…
— Кречет!.. — произнесла она. Смысл слова был ей неизвестен, но звучание нравилось.
Просто счастье, что память сохранила прозвище парня, с которым она два года назад познакомилась на байкерском пивном фестивале. Их было то ли трое, то ли четверо — байкеров из Протасова, прорвавшихся на фест, и Лео говорила с ними по-русски, потому что немецкого протасовцы не знали вовсе.
— Кречет, Кречет… — бормотала Лео, копаясь в своем архиве. Кто-то же должен знать, как связаться с этим Кречетом.
Прадед научил ее быть честной с самой собой. Она честно сказала себе: плакать не может и не будет, потому что когда на небесах раздавали запасы слез, ее порция досталась троюродной сестрице. Так что единственный способ оплакать прадеда — это в точности исполнить все, о чем он просил.
— Фред, Фред! — крикнула она. — Помнишь тот фест, когда тебе на голову надели старый скворечник?! Там был один парень, кажется, из Кракова! У тебя есть его контакты?
Краковский парень подрался с кем-то из протасовцев, потом они даже подружились.
Фред забрался на чердак и полез целоваться. Она его оттолкнула. Он не обиделся, и они вместе понеслись по социальным сетям в поисках польских байкеров, которые могли знать Кречета.
Но в какую-то минуту Лео перестала видеть экран планшета. Она вспомнила прадеда.
Прадед смотрел ей в глаза и улыбался.
Глава третья
Анюта шла по улице, толкая перед собой коляску, и в голове была одна мысль: домой, домой, пока ноги не подкосились.
После визита в «Инари» у нее кружилась голова. И Феденька, словно нарочно, начал кряхтеть, пищать и требовать внимания.
Салон ей совершенно не понравился. Крестная была неправа — нужно все же искать работу при детском садике. Мыть полы и ночные горшки — невелика наука. Тем более что за полтора года бухгалтерские премудрости из головы исчезли напрочь. Их и тогда, в пору последних экзаменов, было не очень много.
Дома Анюта переодела и покормила Феденьку, пустила его ползать по ковру и включила телевизор. Шел какой-то сериал, начала она не видела, и потому за развитием действия следить не могла, но на экране ходили и говорили хорошо одетые люди, и это Анюту вполне устраивало.
Она очень хотела быть красивой женщиной. Такой, чтобы на улицах пытались познакомиться не жирные дядьки и не пьяноватые болваны, а серьезные люди. Чтобы прийти вечером в кафе — и за столик подсел богатый, щедрый и приятный мужчина. Чтобы этот мужчина внимательно слушал Анюту, говорящую о понятных ей вещах — детском садике, квартплате, подругах и их мужьях. Чтобы он красиво ухаживал — дарил цветы и золотые безделушки.
В мечтах о таком мужчине (постельные дела в этих мечтах отсутствовали) Анюта пребывала до вечера. Телевизор звучал, руки сами занимались хозяйством, закидывали белье в стиральную машину, мыли посуду, а голова обреталась в обществе мужчины.
В десять вечера позвонил дядя Боря Успенский.