Земля ушла из-под ног, душа воспарила!
— Да тут я, перехожу Кирпичную!
— Ты на углу Кирпичной и Парковой? Стой, никуда не иди, я сейчас буду.
Пока Леся купалась в райском блаженстве, а Лео стажерствовала в операционном зале, Борис Семенович ласково разговаривал с Анютой.
— Тебе нужно было с самого начала рассказать, что тебя испугало, — говорил он. — Ты что, думаешь, я зверь какой-то? Во-первых, давай договоримся. Я знаю, что у тебя финансовые трудности. Я повышаю тебе плату за сеанс — будешь за полчаса работы получать три тысячи. Подумай — три тысячи! А во-вторых, я хочу показать тебя доктору. Он сюда придет, и ты с ним поговоришь, все ему расскажешь. Он очень опытный психотерапевт. Больше у тебя не будет болеть голова. Держи аванс!
Анюта молча взяла деньги. А Борис Семенович стал звонить референту. Тот околачивался в зале возле окошечка, за которым сидела Лео. Получив приказ искать и притащить Ромуальда, он с большой неохотой покинул операционный зал.
Алина, которой за подготовку стажера даже выписали премию, нехорошо посмотрела ему вслед. Она понимала, что вокруг молодой и красивой Лео будут крутиться здешние мужчины, но на то они и мужчины, их можно отшить, так что болтовню Лео с референтом она расценивала как маленькое предательство. Живя по законам чисто женского коллектива, она и не могла думать иначе. Но цену Митеньке труженицы операционного зала знали, между собой называя его «не пришей кобыле хвост». Чем он при Успенском занимается — никто не понимал. Вот если бы сюда к Лео явился Кречет — страсти бы вскипели нешуточные. Митенька был — так, непонятно что в загадочной должности референта, к его внешности привыкли, но Кречет был ярким мужчиной, рядом с которым мужья сотрудниц казались скучными и некрасивыми.
Ромуальд по паспорту числился Романом Ивановичем Ширинкиным. Он не раз собирался поменять фамилию, но на это требовались деньги, а с деньгами у него были сложные отношения. С одной стороны, он, действительно владея техникой эриксоновского гипноза, мог избавить собеседника от кошелька. С другой — его за такие таланты несколько раз крепко побили, так что он опасался безобразничать. В последних уцелевших эзотерических заведениях Протасова эту его особенность знали и на порог бы его не пустили. Так что он пошел в почтальоны. График его устраивал — он любил по ночам читать книжки, и выход на работу в шесть утра его не слишком обременял. Тем более — прошли времена, когда почтальоны таскали неподъемные сумки.
Митенька отыскал Ромуальда во дворе девятиэтажки в Холмах, где тот снимал комнату. Ромуальд, тащивший из магазина провиант, увидел Митеньку издали, попытался сбежать, был изловлен, но разговор получится дурацкий: гипнотизер не поверил ни единому слову референта.
Пока Митенька убалтывал Ромуальда, оставшаяся без присмотра Леся сидела с Аскольдом в кафе «Мадагаскар». К ним присоединилась Надя, приехавшая в Протасов, чтобы решить проблемы с фининспекцией, и там, в «Мадагаскаре», случилось истинное чудо: Леся два с половиной часа подряд говорила чистую правду. Она рассказала все, что знала, об «Инари», о деятельности двоюродного брата, об Успенском и о подружке Анюте, которая зачем-то была очень нужна Успенскому. Ее слушали очень внимательно. Потом пригласили почаще бывать в «Конном дворе».
Леся чувствовала себя райской птицей, крылатой феей и почти что невестой в белом кринолине.
А Лео, завершив рабочий день, очень удивилась, что ее не встречает Митенька. Она позвонила референту, и тот горестно сообщил ей, что застрял в Холмах, выполняя поручение господина Успенского.
— Холмы — это где? — спросила Лео. Спросила потому, что прадед с небес подсказал: поручение может оказаться по нашей части.
— Это спальный район, за железной дорогой.
— А, кажется, знаю. Ты скоро оттуда выберешься?
— Понятия не имею! Я должен поговорить с одним козлом и доставить его к Успенскому, но он брыкается.
На самом деле Ромуальд не брыкался — он просто успел забежать в свое жилище и запереть дверь. Продовольствие он принес, выходить до шести утра ему было незачем.
— Что за козел? Может, я с ним справлюсь?
— Ну… ну, просто козел…
— Давай я к тебе подъеду. Холмы, а дальше?..