— Что ты сказала, милая?
— Но это была не настоящая звезда, — оживилась девочка — Это был тот контейнер. Я видела его вчера вечером.
— Ты смотрела
Потом они вернулись в дом, к своей нормальной жизни.
— Ужин готов, — сказал он. — Hе забудь вымыть руки.
Он сообщил об инциденте в полицию анонимно; ему не нужны были вопросы.
В ту ночь он спал беспокойно, то просыпаясь, то снова засыпая. У него никогда не было кошмаров: работа сделала его чёрствым ещё во время обучения в медицинской школе. Смит был окружным коронером, и после стольких лет вскрытия человеческих останков на его столе в морге Эймсуорта, он мог одной рукой есть тунца на ржаном хлебе, а другой — копошиться в кишечники препарируемого. Ничего особенного в этом не было. Сегодня, однако, вереницы кошмаров тащили его сквозь отвратительнейшие видения, подобные которым ему ещё никогда не снились.
— Она ест. Папа, она ест! Разве мама не хорошенькая, когда ест? — Джинни в пижаме с медвежонком улыбнулась, смотря вниз, в ночное ущелье.
Тем временем обнаженная жена Смита стояла на коленях у открытого контейнера. C энтузиазмом она вытаскивала комки из вонючей чёрной лужи и обсасывала их с пальцев. Лунный свет мерцал сквозь деревья, вызвая у Смита головокружение. Глаза Джинни блестели, как новенькие серебряные доллары.
— Ешь, мамочка, ешь. Я бы тоже поела, но я слишком маленькая.
Во сне Смита чуть не стошнило.
— О, на вкус просто восхитительно дорогой, — заметила Мари. — Тебе действительно стоит попробовать.
— Папочка не может это есть, — быстро сказала Джинни, и Смит вздохнул с облегчением.
Ему казалось, что он был привязан к дереву, вынужденный наблюдать эту отвратительную череду кошмаров в одних боксерских трусах.
— Мама, — повторяла Джинни с края холма. — Мама, мамочка… Мать.
Он достаточно разбирался в психологии сновидений: эрото-социальный символизм, секс, смерть и всё такое.