Я посмотрела в боковое зеркало. Машина позади прочно засела у нас «на хвосте», оставив между нами дистанцию не больше длины автомобиля.
– Вот чего я никак не могу понять: откуда Филу известно, что ты действительно хороший художник?
– Он что, получается, видел мои картины?
Я помотала головой:
– Да нет, он ни разу не заходил ко мне домой. По крайней мере, при мне. И родители тоже ни разу не заикались, чтобы он к нам приходил. Хотя они никогда не говорили, что твой отец бывал в «Ирландском козле». Сегодня я впервые об этом услышала.
Джеймс вздохнул:
– Ну что, теперь мои родители все знают.
Я погладила его по бедру.
– Ну, тебе уже все-таки не пятнадцать лет. Теперь они не смогут запретить тебе рисовать.
– Я знаю. Просто… – Он потер свою руку. – Мне не хотелось, чтобы они узнали об этом таким вот образом.
Для меня это было что-то новенькое.
– А ты что, как-то планировал их в это посвятить?
Джеймс пожал плечами.
– Я представлял, как приглашу их в картинную галерею – и они страшно удивятся, обнаружив там выставку моих работ. Что, может, даже купят себе какую-то картину и повесят, к примеру, у себя в библиотеке. Черт, надо будет им что-нибудь преподнести.
Ах, Джеймс! У меня даже сердце замерло от переживаний за него. Джеймсу требовалось не просто признание его творчества. Он хотел, чтобы его родители воспринимали его искусство не просто как какое-то мимолетное хобби.
– Глупая была идея, – пробурчал он.
– А по-моему – замечательная.
– Теперь все равно поздно.
Джеймс проехал мимо поворота, ведущего к нашей лужайке. Я обернулась через плечо:
– Ты пропустил наш съезд.