50 и Один Шаг Ближе

– Хочешь, поэтому отдохни, а я ведь извращенец хоть так потрогаю тебя, – он старается быть суровым, но его глаза блестят весельем.

– А ты хочешь меня потрогать? – Не могу сдержать улыбки и прищуриваюсь, заигрывая с ним.

– Безумно, – чётко выговаривает он каждую букву.

– Но вчера…

– Вчера ты была возбуждена, на всё согласна под властью тестостерона. Но я не дал тебе того, что хотело твоё тело и не собираюсь давать, пока ты не станешь делать всё так, как я хочу, – перебивает он меня.

– То есть? – Немного отстраняюсь, но он рукой обратно прижимает меня к себе.

– То есть это твоё наказание, Мишель, за то, что ты не хочешь быть честной со мной и с собой. А я этого требую, – тихо, но твёрдо произносит он.

– Но это же глупо, – отвечаю я.

– Разве глупо то, что хочу узнать о тебе больше, о твоих страхах, о твоих желаниях, о твоей душе?

Чёрт, понимаю, что он делает ко мне навстречу шаги, а я противлюсь, сама выстраивая между нами стены. Но в голове не укладывается, как наказание может быть таким… возбуждающим?

Я поджимаю губы и вздыхаю, неприятно признавать то, что меня упрекнули в том, что бултыхаюсь среди неопределённости.

– Ты вчера довела себя до оргазма? – Голова Ника склоняется к моему уху, его дыхание щекочет пряди и это отзывается приятным покалыванием по всему позвоночнику.

Я ощущаю, как щёки начинают гореть, и жмурюсь от этого.

– Говори, – приказывает он.

– Да, – выдавливаю из себя и уже готова выпрыгнуть из машины. Ведь это так… такое личное и то, о чём я не хотела, чтобы он даже догадывался.

– Больше так не делай, поняла? – Он несильно сжимает мои волосы и заставляет посмотреть на него.

– Почему? – Во мне вскипел стыд вместе с обидой, и я смело смотрю в его потемневшие глаза.

– Потому что только я могу доводить тебя до эйфории. Ты со мной, если этого не делаю, значит это запрещено, – выговаривает он мне, а я от возмущения приоткрываю рот.

– Я могу удовлетворять себя тогда, когда захочу, Ник. Это моё тело, – уверенно отвечаю.

– Но возбуждает тебя моё тело, значит, это касается и меня, – его глаза теплеют и теперь становятся снова зазывными.