Мужчина напротив настолько свободен в своих движениях, что я невольно вновь завидую ему. Я не хочу есть, только смотреть, как он красиво поглощает пищу, и понимать, что это меня заводит не меньше, чем его страсть. Ник вопросительно поднимает брови, замечая, что я замерла, наблюдая за ним, с приборами в руках.
– Расскажи мне, как ты стал таким? – Не могу отвести от него глаз, вопрос сам слетает с губ, и я даже не хочу забирать его обратно, только услышать ответ.
– Хм, Мишель, это неподходящее место для такого рода разговоров.
– Нет, ты не понял снова. Я спрашиваю о другом. Я жажду узнать, кто тебя учил держаться с таким достоинством, в то время, как я чувствую, что мои уши горят от промывания наших косточек. Как ты научился быть таким элегантным и статным? Как стал прекрасным тёмным рыцарем, скрывающим плюсы под покровом своего мира? Кто тебя учил манерам и стилю общения, который ставит всех на своё место одними только словами или же взглядом?
Лицо Ника удивлённо вытягивается из-за моей странной речи, но я устала таиться от него. Ведь сейчас здесь мы вместе, и мы реальны.
Он откладывает приборы и уже задумчиво берёт бокал с вином, отпивая из него. Взгляд тёмных шоколадных глаз изучающе смотрит на моё лицо, словно обдумывая, насколько он хочет быть со мной честным. Но я даже не подаю вида, что не верю ему. Он расскажет то, что сам сочтёт нужным, а остальное я узнаю позже. Нам некуда спешить. Больше некуда, теперь впереди нас огромное пространство, которое я хочу заполнить знаниями.
– Меня учила сама жизнь. Когда-то я был юн и у меня блестели глаза, когда я заходил в забегаловки. Они были для меня не хуже этого места. Чувствовал себя королём и ел всё подряд голыми руками, потому что хотелось насытиться этим богатством стола. Ведь тогда ещё не знал, что будет завтра. Будет ли у меня вода или же еда, где буду спать и останусь ли жив. Но с годами эта жажда стала бессмысленной и пустой. Еда больше не радовала, пора было двигаться дальше. Я насытился этим. Меня не учила мать ни как вести себя за столом, ни как правильно использовать все эти приборы. Потому что сама не знала, да и всё время и любовь отдавала Люси. У неё было больше проблем, а я всегда говорил, что со мной всё в порядке. Да и общался с ними редко. Когда я заговорил, меня оставили в покое, и я перебивался сэндвичами. Вспоминали обо мне, только когда звонили из школы с очередным отчислением. Я не понимал полезности зелени или же овощей, только фастфуд. Годы берут своё. Начал общаться с другими людьми, и мне пришлось следить за собой. Я ел напротив зеркала, тщательно репетируя каждое движение. Репетировал речь тоже перед зеркалом. Понял, что от того, как долго ты умеешь делать правильные паузы и небрежно принимать пищу, зависит отношение к тебе. Я делал себя сам, учил сам себя и тренировал. А если же где-то ошибался, то и наказывал сам себя. Этой мой стиль воспитания личности внутри.
– Наказывал? – Полушёпотом переспрашиваю я.
– Да, я знаю, что такое боль от плетей. Знаю, что такое стоять на горохе по три-четыре часа. Я так тренировал свою силу воли, выдержку и желание идти только вперёд. Понимаешь, крошка, если я себе причиняю боль, то это возвращает меня в прошлое и тогда… ты не можешь себе представить, как силён страх превратиться в моего отца. И этот же страх помогает быть ещё твёрже и увереннее в своих действиях. Ни разу не оступиться и предугадать события раньше, чем они наступят.
– И часто ты… ох, себя наказывал?
– Первое время да, очень часто, когда понял, что я могу, и какие возможности у меня могут быть, если начну работать над собой. А сейчас мне этого не требуется, как и последние несколько лет. Это привычка, которая уже срослась со мной, – Ник спокойно допивает бокал вина, подзывая официанта, а я обдумываю сказанные им слова.
Как можно этого человека не любить? Как можно им не гордиться и не хвалить его? Ведь он невероятный мужчина. С каждой секундой я всё отчётливей понимаю, что его мир будет всегда в нём, потому, что он помогает ему быть тем, кого я вижу перед собой. Но ведь есть возможность слить воедино наши миры, хотя разве это ещё требуется? Я полностью его, но не готова узнать в его обличье монстра. На это тоже требуется время и полное осознание самой себя.
– А почему нельзя было просто принять эту ошибку без наказаний? Закрыть страницу и научиться на оплошности? Зачем тебе требовалось приносить физическую боль? – Интересуясь, делаю глоток вина для храбрости, чтобы продолжать слушать его. Ведь даже сама мысль о том, что ему больно, заставляет меня похолодеть изнутри, а кожу покрыться мурашками страха.
– Агрессия, – незамедлительно отвечает он. – Агрессия – мой врождённый порок, который я так контролирую. В тематический вечер я могу направить её в нужное русло, но когда нет такой возможности или же опасаюсь за последствия, то остаюсь только я.
– Каждый в этом мире может быть агрессивен. Множество людей вспыльчивы, но это чувство не живёт постоянно в них. Оно проявляется редко. И сейчас ты нормальный, – замечая, смотрю в его глубокие глаза.
– Агрессия и вспыльчивость – разные вещи, Мишель. Вспыльчивость – это халатное отношение к самому себе. Это распущенность характера и личности. Таким был мой отец. Он позволял себе всё это, потому что не хотел останавливаться, не хотел чего-то большего. Только унижения своих близких. Вспыльчивость можно контролировать, если захотеть. Это фривольность самого себя. А вот агрессия… это тяжело объяснять. Она заполняет тебя всего, она как цунами, сначала медленно бурлит, но итог всегда один. Она накрывает с головой, и это у меня наследственное от отца. Гены. Мне достались не самые лучшие, и как бы я ни пробовал избавиться от этого, у меня не выходит. Потому что моё прошлое… в нём есть те моменты, которые я вижу сейчас и тогда возвращаюсь туда. Это затмевает разум, как в тот вечер, когда увидел на тебе порезы. Реальность мутнеет, и ты отдаёшься полностью той тёмной натуре, которая в тебе.
– Но ты остановился, и получается это можно прервать.
– Остановился, но до этого я отшвырнул тебя, как пустую куклу. Тебе повезло, что ты не сильно ушиблась. Ты упала удачно. А могла упасть с последствиями. Понимаешь, почему я так колеблюсь, и мои решения постоянно меняются? – Ник, придвигаясь ближе, накрывает своей рукой мою, лежащую на ножке бокала. А я, всматриваясь в него, ищу подходящие слова, но только одна фраза, гуляет в голове. – Я боюсь в этот момент навредить тебе, потому что сейчас у меня другой этап жизни. Незнакомый, странный и пока для меня чужой.
Но я никогда не произнесу это вслух, а только грустно улыбнусь и скажу иное:
ebooksa