Зайка

Но Кэролайн со слезами на глазах качает головой.

– Я не могу, – выдавливает она и откусывает от кекса еще один кусок.

– Тогда, может, кто-нибудь еще хочет высказаться? Виктория, давай послушаем, что думаешь ты.

– Мне не показалось, что это отвратительно, – говорит Виктория. Она сидит, скрестив руки на груди. – Скорее просто тупо, глупо и абсолютно неинтересно.

Фоско хмурит брови. У нее на лице проступает обеспокоенность. В Чреве нет места жестокости, только если она не исходит от нее самой, Матери.

– Можно немного поконкретнее?

– Нет, – выплевывает она, оглядывая Киру сверху донизу. – Это просто общее впечатление.

– Что ж… Саманта? Элеанор?

Я пялюсь в стеклянные осуждающие глаза куклы. Вот только осуждает ли она меня? Или одобряет? Отвожу взгляд.

– Я все еще обдумываю услышанное.

– Должна признать, Саманта, еще раз, я рада, что ты сегодня с нами. Я тоже все еще… обдумываю, – она складывает ладони вместе так, словно сейчас начнет молиться за наши души.

– Ну, кто…

– Я, – перебивает ее Виктория.

Она встает, снимает крышку с белой коробочки и переворачивает. По столу рассыпаются слова. «А», «И», «Очень», «Это».

«Потому что», «Гигантомания», «Член», «Голубка».

«Поэзия магнетизма».

Я закрываю глаза. Представляю, как он с совершенно серьезным лицом протягивает ей пакет с отлитыми словами. В руках у Виктории всего одна, мятая страничка.

– Итак, это виньетка.

– Боже, как неожиданно, – шепчет мне Кира.

– Что? – поворачивается к ней Виктория. – Ты что-то, мать твою, вякнула? Как всегда, прошептала на ушко, мелкая тварь?