Призрак Оперы

Но и она, естественно, преподнесла это с иронией.

И только Перс, которого не пожелали выслушать и который после визита Эрика не возобновлял больше своей попытки обратиться к правосудию, знал всю истину целиком.

И имел основные доказательства, полученные им вместе с драгоценными реликвиями, обещанными Призраком…

Эти-то доказательства мне и надлежало дополнить с помощью самого дароги. День за днем я ставил его в известность о результатах моих поисков, которые он направлял. Много долгих лет он не бывал больше в Опере, но сохранил о монументальном сооружении самые точные воспоминания, и трудно было найти лучшего гида, который помог бы мне обнаружить там самые потаенные уголки. И опять-таки именно он указывал мне источники, где я мог черпать сведения, и людей, которых следовало расспросить; это он направил меня к господину Полиньи в тот момент, когда бедняга был почти при смерти. Я не знал, что он так малодушен, и никогда не забуду, какое впечатление произвели на него мои вопросы относительно Призрака. Он глядел на меня так, словно видел дьявола, и отвечал лишь несвязными фразами, которые тем не менее свидетельствовали (а это главное) о том, сколько волнений внес в свое время П. О. в его и без того бурную жизнь (господин Полиньи был, что называется, кутилой).

Когда я сообщил Персу о ничтожном результате моего визита к господину Полиньи, дарога с усмешкой сказал:

– Полиньи так никогда и не узнал, как этот отъявленный проходимец Эрик (для Перса Эрик был то богом, то законченным негодяем) надувал его. Полиньи был суеверен, и Эрик это знал. Эрик много всего знал и об общественных, и о частных делах в Опере.

Когда господин Полиньи услыхал в ложе номер пять таинственный голос, который поведал ему, как он проводил время, используя доверие своего компаньона, он поспешно убрался. Посчитав сначала это Божьим гласом, Полиньи решил, что над ним нависло проклятье, но потом, когда голос потребовал у него деньги, понял наконец, что имеет дело с вымогателем, жертвой которого стал и сам Дебьенн. Устав к тому времени от директорства в силу разных причин, оба они предпочли уйти, не попытавшись установить личность этого странного П.О., поставившего им столь необычные договорные условия. Тайну они полностью передали по наследству следующей дирекции, вздохнув при этом с большим облегчением и радуясь тому, что избавились от истории, сильно заинтриговавшей их, но не заставившей смеяться ни того ни другого.

Так высказался Перс относительно господина Дебьенна и господина Полиньи. В связи с этим я заговорил с ним об их преемниках, удивляясь тому, что в «Мемуарах одного директора» господина Моншармена подробнейшим образом говорится о деяниях П. О. в первой части, зато во второй об этом даже не упоминается или почти не упоминается. На что Перс, который знал «Мемуары», как будто сам их написал, заметил, что я найду всему объяснение, если дам себе труд поразмыслить над несколькими строчками, которые как раз во второй части своих «Мемуаров» Моншармен опять соизволил посвятить Призраку. Вот эти строки, представляющие для нас особый интерес, так как в них излагается, каким наипростейшим образом закончилась знаменитая история с двадцатью тысячами франков:

«Кстати о П. О. (это пишет господин Моншармен), чьи странные фантазии нашли отражение в начале моих «Мемуаров», я хочу сказать лишь одно: сделав красивый жест, он искупил беспокойство, причиненное моему дорогому коллеге и, надо признаться, мне самому тоже. Он наверняка счел, что всякой шутке есть пределы, в особенности если она обходится настолько дорого, что возникает необходимость привлечь полицейского комиссара, да, в ту самую минуту, когда через несколько дней после исчезновения Кристины Дое в нашем кабинете должна была состояться встреча с господином Мифруа, которому мы собирались рассказать всю эту историю, на письменном столе Ришара в красивом конверте с надписью красными чернилами «От П. О.» мы обнаружили довольно значительные суммы, которые ему удалось за короткое время заполучить из директорской кассы, и все это под видом игры. Ришар сразу решил, что на этом следует остановиться и не давать делу хода. Я согласился с мнением Ришара. Все хорошо, что хорошо кончается. Не так ли, мой дорогой П. О.?»

Разумеется, Моншармен, особенно после возврата денег, продолжал думать, что стал на какое-то время игрушкой в руках склонного к шутовским выдумкам Ришара, а Ришар, со своей стороны, ничуть не сомневался, что Моншармен, дабы отомстить за какие-то шутки, придумал все дело П. О.

Момент был подходящий, чтобы спросить у Перса, каким образом, с помощью какой хитрости Призраку, несмотря на английскую булавку, удалось извлечь из кармана Ришара двадцать тысяч франков. Он ответил, что не уточнял столь незначительную деталь, но если я сам захочу «поработать» на месте, то наверняка найду ключ к загадке непосредственно в директорском кабинете, надо только помнить, что Эрика недаром называли любителем люков. Я пообещал Персу заняться, как только выберу свободное время, полезными изысканиями с этой стороны. Сразу же скажу читателю, что результаты моих изысканий оказались вполне удовлетворительными. По правде говоря, я не надеялся обнаружить столько неопровержимых доказательств достоверности приписываемых Призраку чудес.

И хотелось бы, чтобы люди знали: записки Перса, письма Кристины Дое, заявления, сделанные мне бывшими сотрудниками господина Ришара и господина Моншармена, а также самой крошкой Мег (достопочтенная мадам Жири к тому времени, увы, скончалась) и Сорелли, которая живет теперь на пенсии в Лувесьенне, так вот, хотелось бы, говорю я, чтобы люди знали: все документы, доказывающие существование Призрака, документы, которые я сдам в архивы Оперы, нашли свое подтверждение благодаря нескольким важным открытиям, которыми я в какой-то мере могу гордиться.

И если я не смог отыскать Озерное жилище, так как Эрик наглухо закрыл все тайные подступы к нему (хотя я уверен, что туда легко можно было бы проникнуть, если бы провели работы по осушению озера, о чем я не раз обращался с просьбой к руководству министерства изящных искусств[20]), то тем не менее я нашел тайный коридор коммунаров, дощатые перегородки которого местами рушатся; а кроме того, обнаружил люк, через который Перс с Раулем спустились в подвалы театра. В темнице коммунаров я заметил множество инициалов, начертанных на стенах брошенными туда несчастными, и среди этих инициалов Р и Ш – РШ! Разве это ни о чем не говорит? Рауль де Шаньи! И сегодня еще буквы вполне различимы. На этом я, разумеется, не остановился. В первом и третьем подвальных этажах я привел в действие два люка поворотной системы, о которых понятия не имели машинисты сцены, ибо они пользуются лишь люками горизонтального скольжения.

И наконец с полным знанием дела я могу сказать читателям: «Посетите однажды Оперу, попросите разрешения походить там спокойно, без глупого сопровождения, зайдите в ложу номер пять и постучите по огромной колонне, отделяющей эту ложу от авансцены; постучите своей тростью или кулаком и послушайте… на уровне вашей головы: колонна издает гулкий звук! И после этого не удивляйтесь, что в ней обитал голос Призрака; колонна эта полая, в ней хватит места для двух человек. А если вас удивит, что во время событий в ложе номер пять никто не обратил внимания на эту колонну, то не забудьте, что на вид это массивный мрамор, а заключавшийся в колонне голос доносился, казалось, скорее с противоположной стороны (ибо Призрак-чревовещатель мог направлять свой голос, куда ему вздумается). Колонна обработана, изваяна, высечена, иссечена вдоль и поперек резцом художника. И я не отчаиваюсь обнаружить в один прекрасный день фрагмент скульптуры, который может свободно подниматься и опускаться, обеспечивая тем самым таинственный ход, способствовавший общению Призрака с мадам Жири и его щедротам. Разумеется, все увиденное, прочувствованное, изученное мною – ничто в сравнении с тем, что мог действительно создать в тайниках монументального здания Оперы такой небывалый, фантастический персонаж, как Эрик, но все эти открытия я отдал бы за одно-единственное, которое мне довелось сделать в присутствии самого администратора в директорском столе, в нескольких сантиметрах от кресла: люк длиной с паркетину или с предплечье, не более того… люк, который открывается наподобие крышки шкатулки, люк, через который я вижу, как протягивается рука и ловко шурует в свисающей фалде фрака…

Именно таким образом исчезли сорок тысяч франков!.. И точно таким же путем с помощью какого-то посредничества они были возвращены…

Рассказывая об этом Персу с вполне понятным волнением, я добавил:

– Эрик, стало быть, просто развлекался – раз вернул сорок тысяч франков, – забавы ради придумывая договорные условия.

– Напрасно вы так думаете! – возразил он. – Эрику нужны были деньги. Поставив себя вне общества, он не мучился угрызениями совести, пользуясь своими поразительными талантами, ловкостью и изобретательностью, которыми щедро наградила его природа, компенсируя, видимо, полученное им от нее чудовищное безобразие, чтобы эксплуатировать человеческий род и порой с редкостным артистизмом: зачастую его трюк дорогого стоил. Если же он по собственному почину вернул господину Ришару и господину Моншармену сорок тысяч франков, то потому лишь, что к моменту их возвращения они ему были уже не нужны! Он отказался от брака с Кристиной Дое. Отказался решительно от всего земного.

По словам Перса, Эрик был уроженцем маленького городка в окрестностях Руана. Он был сыном подрядчика по строительным работам. Рано покинув родительский дом, где его безобразие стало предметом боязни и ужаса для родных, он некоторое время подвизался на ярмарках: импресарио демонстрировал его как «живого мертвеца». От ярмарки к ярмарке Эрик проехал всю Европу, дополнив свое странное образование артиста и чародея, можно сказать, у источника артистического искусства и волшебства, у цыган. Целый период существования Эрика остается неясен. Затем он объявился на ярмарке в Нижнем Новгороде, где выступал в ореоле своей жуткой славы. Уже тогда он пел, как никто другой в мире; он занимался чревовещанием и показывал поразительные фокусы, о которых караваны, возвращавшиеся в Азию, долго еще вспоминали на протяжении всего пути. Так его слава докатилась до стен дворца Мазандерана, где скучала маленькая султанша, любимица шахиншаха. Торговец мехами, направлявшийся в Самарканд, возвращаясь из Нижнего Новгорода, рассказывал о чудесах, которые ему довелось видеть в театре Эрика. Торговца пригласили во дворец, и дарога Мазандерана должен был расспросить его. Затем дароге поручили разыскать Эрика. Он привез его в Персию, где в течение нескольких месяцев тот, как говорится в Европе, задавал тон. Не ведая, казалось, ни добра ни зла, он совершил немало мерзостей и способствовал осуществлению нескольких громких политических убийств, и так же спокойно при помощи дьявольских изобретений сражался с эмиром Афганистана, находившимся в состоянии войны с империей. Шахиншах почувствовал расположение к Эрику. К тому периоду времени и относятся розовые часы Мазандерана, о коих нам дал некоторое представление рассказ Перса. В области архитектуры у Эрика были собственные идеи, дворец он задумывал, как фокусник, который создает ларчик с секретами, потому-то шахиншах и поручил ему подобное сооружение; Эрик, похоже, создал нечто на редкость хитроумное: его величество, оставаясь незамеченным, мог всюду свободно разгуливать и исчезать по своему желанию с помощью никому не ведомого трюка. Став обладателем несравненного сокровища, шахиншах решил последовать примеру некоего царя, поступившего так с гениальным творцом храма на Красной площади в Москве, и приказал выколоть Эрику его золотые глаза. Но потом пришел к выводу, что даже слепой Эрик сумеет построить для другого монарха такое же невиданное жилище, да и вообще, останься Эрик в живых, кто-то может заполучить секрет чудесного дворца.

Смерть Эрика была решена, и вместе с ним должны были умереть все работавшие под его началом строители. Привести в исполнение этот гнусный приказ поручили дароге Мазандерана. Эрик оказал ему несколько услуг и часто заставлял смеяться. Дарога спас его, предоставив возможность бежать. Но сам едва не поплатился головой за проявленную благородную слабость. К счастью для дароги, на берегу Каспийского моря нашли труп, наполовину изъеденный морскими птицами, который сошел за труп Эрика, так как друзья дароги облачили эти останки в одежду, принадлежавшую самому Эрику. Дарога отделался тем, что утратил монаршью милость и все свои богатства и был осужден на изгнание. Но так как дарога принадлежал к королевскому роду, персидское казначейство продолжало выплачивать ему маленькую ежемесячную ренту в размере нескольких сотен франков, вот тогда-то он и нашел пристанище в Париже.