Восхищение

22
18
20
22
24
26
28
30

Он знал все серпантины, перекрестки, посты ГИБДД, извилистые тропы и узкие дороги среди гор, знал, где нужно свернуть, чтобы срезать; куда заехать, чтобы не стоять в бесконечных пробках среди озлобленных туристов; где можно промчаться сквозь лес, зато потом вынырнуть сразу на нормальную трассу. Навигатор половины дорог не показывал – для него переезды в горах были сплошным зеленым пятном на карте с узенькой вихляющей полоской федеральной трассы.

Артем свернул, где нужно. Дорога сузилась, деревья поредели, а с двух сторон нависли серыми щербатыми боками горы. Перед сочинской Олимпиадой тут собирались расширить трассу, обезопасить, поставить укрепления и освещение, но, как это бывает, ремонт длился ровно до тех пор, пока не закончились бюджетные деньги. Теперь о нем напоминали лишь старые вагончики, горки гравия и песка, накренившиеся и выцветшие знаки.

Под колесами взвизгнула галька. Артем услышал, как заколотила ногами жертва – бум-бум-бум, – но здесь ее некому было услышать.

Девушка была хорошенькая, лет двадцати пяти, кровь с молоком. Глаза голубые, волосы золотистые (крашеная или нет – не разобрать), личико точеное, правильное. В Краснодаре, считал Артем, самые красивые девушки. Даже спорить не надо.

Он привязал ее к металлической скамейке, оставил свободными ноги, потому что когда-то давно прочитал, что человеческое мясо с адреналином самое вкусное. Жертвам всегда казалось, что они могут сбежать. Пусть бьются, дергаются, стучат до самого конца пути… Вкус надежды – знатное лакомство.

На извилистом повороте Артем почувствовал, как вздрогнула земля. Руль будто силой вырвали из рук. Ремень безопасности резко сдавил грудь. Краем глаза он успел заметить, как что-то наваливается сбоку, наползает, окутывает. Окна завибрировали от пронзительных и колких ударов камешков, будто кто-то швырял их горстями с гор.

А потом мир перевернулся.

Автомобиль тряхнуло, лобовое стекло лопнуло, в салон с невероятной силой хлынула грязь. Артем закричал, нащупывая пальцами замок ремня, отстегиваясь. За спиной гулко, с хрустом треснула перегородка, просел потолок, стекла покрылись сетью трещин. Воздух наполнился пылью, песком, камешками. Уши заложило от грохочущего – рокочущего! – звука. С таким звуком с гор сыплются валуны. Артем вздохнул песком, закашлял, рванулся в сторону, пытаясь выбраться хоть как-то, хоть куда-то, но его швырнуло обратно, вжало в сиденье, перевернуло.

Несколько камней хлестко ударили по голове, и Артем отключился.

Он пришел себя от звуков, похожих на слабый далекий скрежет, открыл глаза и понял, что ничего не видит.

Неподалеку скреблись, что-то ссыпалось, будто зерна риса в тарелку.

Артем нащупал рукой собственное лицо, провел пальцами по мелким царапинам на щеках и подбородке, потом по груди, по поясу, а вот вместо ног, чуть выше колен, обнаружил песок и камни.

Было трудно дышать, воздух налился пыльной тяжестью, обволок жаром и духотой.

Чернота перед глазами потихоньку расступилась, обрела очертания. Артем поднял руку, она уперлась в металлическую вогнутую внутрь преграду на расстоянии полуметра от лица. Повернулся, продолжая ощупывать пальцами пространство, будто крот. Во рту пересохло, а на зубах скрипел песок.

Он смог вытащить ноги – благо, засыпаны они были не сильно, – перевернулся на живот. Все вокруг было в теплой вязкой грязи, вперемешку с камнями и стеклом. Артем понял, что все еще лежит в «Газели» – измятой, изуродованной, потрепанной. Мир вокруг дрожал в темноте, сложно было разобрать детали.

Где-то всхлипнули, и Артем вздрогнул от неожиданно громкого звука.

– Господи, господи, господи, – зашелестели чуть ли не у самого уха. Хотя, быть может, в темноте все звуки казались близкими. – За что же мне такое? Нас завалило. Завалило. Живьем! Умру здесь! Никто не узнает. Мамочка не узнает. Господи. Позвонить бы…

– Эй, – позвал Артем, и дрожащий лепет внезапно смолк. – Как там тебя? Катя? Ира? Ты цела?

Темнота будто застыла. Стало так тихо, что Артем физически почувствовал, что уши закладывает от напряжения. Он старался услышать хоть что-нибудь. Малейший звук.

– Не бойся, дура, – сказал он, сипло кашлянув. – Сейчас точно не до тебя. Выбраться бы…