Я ответил:
– Это потому, что я вижу твои мысли.
К. Т. говорит: существует такой термин: «эхо мыслей», когда больному шизофренией кажется, что он слышит чужие мысли или будто его собственные мысли слышны окружающим. Иногда больной человек ставит защитный барьер, что-то вроде регулятора, который срабатывает при определенных условиях. Защитная реакция сознания. Оно стремится не допустить вмешательства в созданный мир.
Больному кажется, что, когда либо он, либо его собеседник произносит определенную фразу, надо совершить ряд действий – выстроить цепочку из деталей, которая приведет к выправлению ситуации и поставит все на свои места. Мне нельзя говорить, что я вижу чьи-то мысли. Это выбивает меня из колеи. Сознание противится.
К. Т. наливает кофе в кружку и говорит, что я – шизофреник.
У меня в голове срабатывает регулятор. Щелкает рычажок, отключающий на время сознание.
К. Т. поведал подробности. Он сказал, что я одержимый. Мне нужны чужие мысли – именно так.
В определенный момент я вышел из кухни в комнату, а вернулся с сетью, увешанной острыми рыболовными крюками. Это была рыболовная сеть, с мелкими ячейками. Крючков в ней насчитали около трех сотен – аккуратные крючки, концами внутрь. Я набросил сеть на Дашу, вышиб из-под нее стул и повалил на пол. Еще я держал в руке фонарик, который, наверное, считаю прожектором, способным освещать и извлекать мысли. Я ударил Дашу по голове тупым концом фонарика. Крючки впились в ее кожу. Несколько острых концов зацепилось за губы, за нос и глаз. Я навалился на нее всем телом и бил, бил фонариком, пока Даша трепыхалась и пыталась кричать. А когда она затихла, первым делом поднял ее веки и просветил зрачки. Я выуживал из нее мысли, детали, эпизоды для моего фильма.
К. Т. говорит, что я сам поведал подробности. Мне нужна была родинка на шее. С ней связана какая-то интересная история.
Потом я содрал с Даши сетку, не сильно тревожась о том, что вокруг все запачкано кровью. Мне нужно было очень срочно вмонтировать новые кадры в незаконченный фильм.
На меня нашло вдохновение, понимаете?
К. Т. утверждает, что я не вижу никаких мыслей. Все выдумываю. Истории являются поводом, чтобы совершить преступление. Может быть, он прав. Даже в тот момент, когда я заглянул в глаза К. Т. и увидел за бликом стекол очков всю его жизнь, я убедил себя, что врачи лучше знают. Но это неважно.
Он говорит, что никакой Музы тоже не существует. Девушка, схожая по описанию, никогда не работала секретаршей или «на ресепшене» в кинокомпании. И странички в ЖЖ с ее ником нет.
А еще в моей квартире нашли снятый и смонтированный материал.
Кто-то позвонил в полицию, услышав Дашины крики. Я не помню, чтобы звонили в дверь или пытались ее вышибить (а так и случилось). Я был увлечен. Меня обнаружили в зале. Я сидел около пленочного проектора, в который был заправлен длинный лоскут свежей кожи. Только что содранной кожи.
Даша лежала на животе, обнаженная, в луже крови. Я тоже был обнажен и не обращал ни на кого внимания. Просто пялился на стену, куда был направлен луч фонарика. И еще бормотал что-то о великом фильме, монтаже, фантазиях и классике.
Говорят, я не сопротивлялся, когда был повален на пол и скован наручниками. Меня протащили, обнаженного, по лестничному пролету, загрузили в лифт, затем в полицейскую машину. А я просто, говорят, бормотал о том, что надо сменить пленку. Она кончилась. А надо сменить. Кинопленку.
Через небольшое окошко, с обратной стороны которого решетка, растекся унылый осенний пейзаж. Льет дождь. Сгущаются сумерки. Вид удивительно похож на тот, что я видел из окна своего дома. Хотя осенью везде все одинаково. Мрачно и уныло.
К. Т. попросил перечислить всех девушек, фантазии и мысли которых я запечатлел в своем фильме. Это несложно.
ebooksa