— Да сыч, говорю же. Нелюдимый, на восьмое марта даже никого из женщин на нашем этаже не поздравил. Сидит себе в комнате после работы и не выходит почти. Ладно бы пил, так ведь не пьет. Мой Ванька сколько раз к нему заходил, опохмелиться просил, ни разу ему не налил. Я думаю, он шпион вообще...
— Почему шпион?
— Известно почему! Шпионы водку на дух не переносят. Они шнапс глыкают. Я в кино видела. Но нет в Цыпинске шнапса, вот он и насухую сидит один вечерами напролет.
И посмотрела на меня этак с вызовом — мол, вот, вы милиция, так мне же вам еще и объяснять приходится.
— Ясно, — вздохнул я, — идите уже за понятым, будем шпиона на чистую воду выводить.
— Я Машку позову, — тетя не по годам (и не по размерам своей увесистой тушки) бодро ускакала с радостным криком. — Маха, ты где? Мишка шпион оказался, как мы и думали!
Я поморщился. Вот блин, плохая была идея привлекать ее в качестве понятой. Но без них никак. Надо еще Горохову сообщить, чтобы сюда поспешил. Постановление на обыск комнаты Коровина у него уже заготовлено было на всякий пожарный, и Звягинцевым санкция, наверное, уже подписана. Благо прокурор всегда у нас под рукой и обитает всего на этаж выше.
Я еще раз оглядел комнату. Если Коровина уже два дня как нет, то он вряд ли вернется в общагу. Наверное, уже чухнул, что мы на след его вышли. Если он и есть Холодильщик, то просчитать наши действия легко смог. Ведь в больнице он нас ловко обставил. Так что, строго говоря, шум, который подняла соседка, уже ни на что не влияет. А если Коровин не маньяк, то тем более не влияет. Разве что на его репутацию.
Горохов прибыл через двадцать минут. Еще и Блинов за ним увязался. Местный прокурорский следак всегда интересовался ходом расследования, хоть мы и старались держать его на некоторой дистанции, но он твердил, что болеет за родной город душой, и поимка Холодильщика для него — дело чести.
К этому времени в комнату Коровина набилось слишком много понятых. Уже вечер, и праздные жильцы, кто вернулся с работы и не успел еще засесть за телевизор, карты и прочие домино с воблой, высыпали на шум в коридор, вытягивали шеи и пытались заглянуть в комнату Коровина. Полгода она стояла чуть ли неоткрытая нараспашку, и никому дела не было, а тут вдруг всем стало жутко любопытно, где проклятый шпион рацию хранит, шифровки и немецкую форму. Хотя все понимали, что форма должна быть американской, но это штука такая — как она выглядит, никто не знал, а вот немецкую из фильмов каждый представить себе мог. Правда, не возят с собой шпионы никакой формы, но советские граждане об этом далеко не все знали.
— Граждане любопытствующие! — выпихивал я с порога комнаты галдящих соседей, обсуждающих, что бок о бок столько лет жили с Мишкой и не знали, что он, паскуда такая, Родину продал за доллары (некоторые — с завистью). — Покиньте помещение и не мешайте следственному действию! Коровин никакой не шпион, проверка проводится в связи с хищением колбасной продукции с мясокомбината. Здесь нет ничего интересного.
Я захлопнул дверь, чуть не прищемив сразу два носа, и поставил часовым Погодина:
— Держи, Федя, ручку, чтобы открыть не смогли. Прямо орда какая-то.
А тем временем Катков уже отснял на «Смену» странную куртку, да ещё нашел под кроватью интересные ботинки сорок третьего размера. Подошвы истертые и без рисунка. С присохшей по краям землей слишком черного цвета. Такой грязи в городе нет, сами мы тащили на ботинках серую пыль и мелкий песок. Разве что в лесу.
— Опа! — Катков радостно извлек ботинки и помахал ими перед лицом Горохова и Огурцова.
От вида таких говнодавов те поморщились и отступили назад, а криминалист готов был расцеловать найденные чёботы.
— Это они! Точно они! — тараторил он. — Следы от таких же на месте обнаружения трупа Тетеркина и Кочергина были. Я же их сам замерял, это точно они
— Отлично, Алексей, — Горохов даже передумал закуривать и убрал пачку «Мальборо» обратно в карман пиджака. — Сделаешь экспертизу срочно, и прижмем гада. Теперь не отвертится.
— Но только на бумаге оно не так — там вывод будет вероятный, — немного удрученно пробормотал Катков.
— Ты же только что сказал, что точно они? — нахмурился Никита Егорович.