– А-а, Матвей Захарыч, каково?
– Кеша, ты что, смерти моей хочешь? – запротестовал Захарыч. – Причём тут язва? Причём тут давление? Я жизнь свою хочу изобразить, а не выписку из амбулаторной карты!
Иннокентий на мгновение задумался.
– Да, Матвей Захарыч, вы снова правы. Это я машинально. Занесло. Поддался, так сказать, влиянию профессиональной деятельности. Но не будем отчаиваться, Матвей Захарыч. Главное, творческий процесс уже пошёл…
– Подожди-ка! – настороженно произнёс Захарыч, и, учащённо вдыхая воздух, спросил. – Ты чувствуешь?
– Что?
– Как что! Это же запах моих любимых пирожков с повидлом! И доносится он с кухни.
– А это имеет какое-то значение?
– Имеет! – с возмущением пробурчал Захарыч. – Это Антонина, таким образом, пытается меня из комнаты выманить. Она думает, что я не устою и побегу к ней, как Муся за колбасой. А вот шиш я ей побегу!
Захарыч показал фигу, и встал с кресла.
– У меня тоже сила воли есть! – сказал он и, вдруг, словно зомби направился к двери.
– Вы куда, Матвей Захарович? – с изумлением воскликнул Иннокентий, последовав за тестем.
Но Захарыч его уже не слышал. Уверенной походкой он вышел из комнаты в коридор, где в это время лёжа на полу прикручивал к трубам свой радиатор Василий, лихо перешагнул через него и громко провозгласил:
– Она думает, что я за пирожок поэзию продам! А вот шиш я ей продам!
Ещё мгновение и Захарыч скрылся за дверью.
– Вот тебе и сила воли! – озадаченно произнёс Иннокентий, затем, взглянув на Василия, спросил:
– Ну, что, Вась, теперь не замёрзнем?
– Вы-то, может, и не замёрзнете, – невесело отозвался Василий, – а я уже замерзаю.