Явление
Других чаще всего превращали в небольших животных, например, в птиц или насекомых. Уж не знаю, почему так повелось. Мне царство животных нравилось, оттого я совсем не боялся.
Дочь отнеслась к сулившему мне наказанию почти спокойно, как это умеют маленькие дети. Просила навещать ее, даже если стану паучком – а ведь они ей жуть как не нравились. Она была еще слишком мала. И я, вопреки всему, немножечко этому радовался.
Невезение приметило меня еще в тот день, когда я появился в мире. Оно стало моей тенью, я настолько свыкся с этим, что ничему не удивлялся и даже научился находить в своих неудачах что-то хорошее. Когда мне подкинули ребенка, причем наполовину человека, я обрадовался: наконец-то я был не один.
Я растил девочку как собственную дочь и знал, что поплачусь. Таких детей не должно было существовать на свете, а если они рождались – их надлежало умертвить во младенчестве, пока не пробудились их силы. Кто бы ни подбросил мне дитя, он знал, что я этого не сделаю.
– Ты будешь предан забвению, – устрашающим тоном объявлял хор голосов.
Я кивал. Конечно, куда же без забвения. Хор продолжал:
– Ты будешь жить столько, сколько отмерено человечеству. И после людей, пока мир не угаснет.
Звучало чудесно, слишком хорошо для наказания.
– Но? – спросил я.
– Но ты не сможешь жить среди людей и животных как один из них. Ты растворишься среди неживого.
Невезение, конечно, не оставило меня и в тот момент, не позволив разделить участь других провинившихся. А я уж было размечтался, что хотя бы в наказании буду равен остальным.
– Это как? – воскликнул я и не узнал свой голос. Он будто растворялся.
Мне никто не ответил. Не пришлось. Некому уже было отвечать.
Не сразу, но дочь узнала меня. Это величайшая удача для такого неудачника, как я.
Она все еще живет среди людей. Знаю, что это нынче тяжело, что она вечно в бегах и переезжает с места на место, но я ничем не могу помочь. Воплощаться сложно, но у меня все еще получается. Поднакоплю сил – и являюсь, сгущаюсь, а потом рыскаю по улицам, что быстро обрастают все новыми чудовищными строениями, куда мне ходу нет. Когда везет, слышу:
– Отец!
И дочь выбегает ко мне: лицо почти испуганное, на глазах – слезы. С годами она становится все более сентиментальной. Стоит и рассказывает мне, как ей живется, и просит прощения (не понимаю, за что), и плачет, и спрашивает:
– Ты же еще тут, правда?
Прохожие отшатываются, крутят у виска. А я сгущаюсь сильнее, насколько могу, чтобы показать: я рядом! Но это, наверное, не очень заметно человеческому глазу. Досадую, что не могу ответить, но всякий раз счастлив, что могу хотя бы просто послушать ее. В эти часы я как будто живой. И знаю, что все было не зря. Мои страдания окупаются сполна. А потом я засыпаю, убаюканный, до следующего явления.
ebooksa