По ту сторону окна

Но слишком радоваться нельзя. Быть счастливым нельзя. Я потерял бдительность, и невезение вновь напомнило о себе, цапнув побольнее.

В последние годы мои поиски безуспешны. Дочь жива, я чувствую, знаю, как знает всякий родитель. Но я не могу найти ее, не могу угнаться. И все чаще думаю: что, если она бежит от меня? Что, если я – болезненные воспоминания, которые мучают ее и никак не останутся в прошлом, когда хотелось бы жить без них?

Я гоню эти мысли прочь, от них больно, так больно, что хочется застилать города, топить все живое, и смотреть, как люди-слепыши гибнут, врезаясь друг в друга в своих железных коробках. Смотреть, пока от чужой крови не станет легче.

Знаю, что порывы эти вовсе не мои, а самого явления, но они заразны, ядовиты и пленительны. Лишь то, что дочь помнит меня и узнает, удерживает от их принятия и полного растворения в неживом.

Она просила навещать ее, и я стараюсь. Потому, пожалуйста, если увидите туман за окном, знайте, что это я. И скажите дочери, что я ищу ее. Быть может, она забыла.

Водитель автобуса

– Конечная, – крикнул водитель. Дверь отъехала в сторону, чтобы выпустить на волю последних пассажиров. Кто-то выходил, даже не взглянув на шофера, кто-то кивал ему. Двое попрощались, замедлив шаг: они ездили этим маршрутом изо дня в день и успели запомнить водителя.

Шофер тоже многих знал в лицо. Он едва заметно вздрагивал, когда те с ним здоровались или прощались. Будто все это время он был невидим, а после их слов внезапно «проявлялся». Странное было чувство. Но это напоминало ему, что он все еще существует.

Двери закрылись. Водитель поднялся со своего места и повел затекшими плечами.

– Ты, конечно, никуда не торопишься, – вздохнул он, даже не обернувшись. Это и не требовалось: он знал наверняка, что в автобусе был не один. Кое-кто всегда оставался тут с ним. Как водитель ни старался, выгнать его не мог.

Постояв немного, он все же обернулся. Темноволосый мальчуган как обычно сидел в самом дальнем углу, забравшись на кресло с ногами, босыми и грязными. Сидел и смотрел своими большими печальными глазами, не мигая. Он всегда так смотрел и молчал. И взгляд его, грустный и пронзительный, шофер постоянно ощущал на себе.

– Ты меня убиваешь, – тихо сказал водитель. Почти десять лет каждый день он работал под этим пристальным взглядом. С того самого дня, как сбил школьника. Водителя никто не обвинял, ведь парнишка сам откуда ни возьмись выскочил на шоссе. Автобус просто не успел затормозить.

«Все в порядке», – говорила жена. «Не бери в голову», – твердили друзья. «Я убийца», – крутилось в голове.

Водитель почти не удивился, когда впервые увидел мальчугана в салоне автобуса. Его вина, его крест, воплощенный в конкретной и вполне понятной форме. Так даже было проще. Но лишь поначалу.

Потом он много раз пытался избавиться от своего навязчивого видения. Обивал пороги мозгоправов, честно пил таблетки, даже пытался удариться в религию. Все без толку. Мальчишка никогда не уходил.

– От тебя пахнет смертью. Чужой, – бросила как-то цыганка, проходя мимо. Ему показалось, что та надсмехается над ним.

– Что ты можешь знать обо мне? – прошипел он в ответ.

– Ты забрал чужую жизнь? – вопросом на вопрос ответила она и брезгливо посмотрела на него.

– Я этого не хотел! – воскликнул он.

Я этого не хотел.