– Соня… как же так, Соня, – она слышала за спиной голос Радика, но теперь даже обернуться не могла. Она словно попала в вагон метро или салон автобуса в час пик. Кто-то дышал ей в ухо, а кто-то, похоже, наступил на руку. Но это длилось лишь мгновения, а потом Соня вдруг поняла, что её больше ничего не беспокоит. Казалось, она смешалась с соседями и там, где ей не хватало места, просто просочилась. Словно она больше не являлась обладателем своего собственного жесткого скелета и плотного тела. Впрочем, так оно и было.
Медведь еще стоял, неуверенно покачиваясь на лапах.
– Готовы все? Новенькая прижилась? – раздался словно прямо у неё в голове тот же мальчишеский голос. Соня и ответить не успела, как вокруг забормотали, и тот голос – да откуда он вообще раздается? – скомандовал:
– Уходим! Мы и без того тут долго простояли.
И Соня почувствовала, как вокруг все приходят в движение. В детстве она была очарована тем, как движутся в аквариумах или в океане стайки рыб – словно одно целое, они вдруг разом меняли направление или сворачивали с пути хищника. Ей всегда было интересно, как же это происходит. Что же, «бойтесь своих желаний» – это и про неё тоже. Теперь она знала как это – она толком не понимала, что происходила, но всей собой, всем тем, что у неё осталось от себя, поворачивалась в сторону от дома и двигалась, перебирая своими или чужими ногами и помогая чужими или всё-таки своими руками.
– Мы должны всё время двигаться, если не хотим, чтобы произошло что-то плохое, – пояснил ей тот сосед, что дышал в ухо. Откровенно говоря, сейчас она была не уверена ни в том, что это её ухо, а он действительно дышал. Но голос его был четким и слышала она его прекрасно. Чего еще желать? – Там, где мы долго стоим, у людей ухудшается здоровье, повреждение зданий и мостов становятся критическими, трава и земля сохнут. Но мы большой, поэтому двигаться не так сложно. Ты разберешься во всем, не переживай.
– Эй, новенькая, расскажи что-нибудь про живых, – этот голос совсем другой, с легкой хрипотцой, через которой проскальзывает болезненное нетерпение. Соня в каком-то другом месте обязательно бы ответила что-то резкое. Что она им тут не желтая газета. Но в медведе, чувствуя прямо внутри своего живота чей-то локоть, а в ухе чужую кисть, сильно не повыступаешь. И она попыталась вспомнить, что происходило в мире живых, нормальных людей. Из-за чернильного пятна она давно перестала следить за теми новостями, что не касались чернильных, и сейчас было сложно вспомнить, когда и что происходило. Кто-то умер, но вряд ли это всем будет интересно, тем более тут, где они и сами не особо живые.
– Ну… Э-э… – Соня сама на себя разозлилась за такое начала и выпалила первое, что пришло ей в голову. – Вот Кейт Миддлтон родила еще одного принца.
Все зашумели. Соня с трудом смогла вычленить несколько слов, но этого было достаточно, чтобы понять – эти люди, ставшие частью её самой, и частью которых стала она, вовсе не хотят слушать про принца. Соня сосредоточилась и наконец смогла уловить далекий голос, который в этот раз почему-то напомнил ей о Радике. Но это было неважно, потому что голос сумел прорваться через весь этот шум и его она теперь слышала отчетливо, слово в слово.
– Про ощущения расскажи, Соня. Нам их тут не хватает.
Она хотела спросить незнакомца, почему он зовет её по имени, но новая мысль ударила так, что она едва не зашипела от боли. Только боли не было. Никакой.
И она только сейчас поняла, что не так. Умирая или, лучше сказать, уходя, она чувствовала онемение и страх. И пустоту. А сейчас она не чувствовала больше ничего. Совсем. Не болел живот, беспокоивший её последние пару дней из-за пиццы, ей не было страшно или холодно, хотя они шли по подтаявшему снегу, и одна её пятка касалась обледеневших сугробов. Даже неудобства не ощущалось, хотя она почти сливалась с соседями.
Ей бы испугаться, но страха нет, и она не могла вспомнить, каково это. Вместо этого Соня напрягла память, пытаясь вытащить из неё хоть что-то.
На поверхность скользнула глупая мысль и она неуверенно произнесла:
– Может, поцелуи?
– Да-да, расскажи про поцелуи, – забормотали вокруг, и, то ли Соне показалось, то ли медведь даже идти стал бодрее.
Она попыталась вспомнить, как описывали поцелуи в книгах, которые она читала когда-то запоем. Как там было? «Он приник к её губам, и они слились в экстазе». Нет. Не то. Вряд ли здесь хоть кто-то сможет понять, о чем идет речь. Соня и сама понимала слабо. «Он жарко ворвался в её рот языком, и у неё подкосились колени»? Снова какая-то ерунда. Она с ними менее четверти часа, а уже не чувствует, где её колени, а где чужое ребро. Про язык и вовсе упоминать не стоит. Нет, всё это не то. Соня отмахнулась от услужливой памяти с цитатами из романов мягких обложках и тихо проговорила:
– Они мягкие. И теплые.
И пусть говорила она совсем тихо, все вокруг молча слушали и не перебивали.
Медведь медленно двигался по городу, заглядывая в окна. Соня чужими глазами кого-то с самой вершины зверя видела, как при их приближении за окном кто-то кто-то хватается за сердце, кто-то за голову. Прямо сквозь них пронеслась с мигалкой скорая помощь, и Соня, на мгновение оказавшись одновременно у носилок с больным и медведем, видела, как у больного отказало сердце, но скорая пронеслась вперед, и аппарат запищал снова, сигнализируя, что сердце снова забилось.